Аристократ. Пять Грязных Искусств (СИ) - Кондакова Анна

Сердце замерло, когда я почувствовал корку шрама. Застыл в мрачной задумчивости, поглаживая бедро.

— Может, ты перестанешь это делать? — брезгливо поморщился один из солдат.

Я вынул руку из штанов. Застегнул ремень, оглядывая лица окруживших меня гвардейцев.

Круговерть воспоминаний, как воронка смерча, начала медленно и неотвратимо набирать силу в моём сознании, погружать меня в собственную память, в тот тёмный провал, где хранились причины моего сегодняшнего перерождения. Всего за сутки я лишился собственной жизни.

Всего за сутки…

ЗА СУТКИ ДО ЭТОГО

Кабинетная работа — дело неблагодарное, это я понимал с самого начала.

Мог ведь преспокойно зарабатывать на боях, но нет. Ребекка все мозги мне вывернула: хватит развлекать народ мордобоем. Ты выше этого. Найди нормальную работу. И что я нашёл? Жалкие гроши и полный набор недоразумений.

Далеко ходить не надо: одно из недоразумений уставилось сейчас на меня.

Кажется, его фамилия Хиггинс. Бычара Хиг — так все его называли.

А пацан в свои пятнадцать лет, и правда, походил на быка. Высился надо мной неповоротливой мясной глыбой, да ещё и сунул мне под нос тетрадь со своими убогими опусами.

— Ну и что это? — Я взял заляпанную парафином тетрадь и посмотрел Хиггинсу в глаза.

Вот уже два месяца я пытался прижиться на «нормальной работе». В гимназии, в классе для трудных подростков (больше меня никуда не взяли), и как любой мало-мальски сознательный стажёр надеялся найти на лице ученика хотя бы проблески ума, но отсутствие такового я наблюдаю у него все эти два месяца. Там всё безнадёжно.

— Это сочинение, мистер Питон, — он ухмыльнулся, намеренно сделав ошибку в произношении моей фамилии, а ведь отлично знал, как это меня раздражает.

Вот говнюк.

Его красноватое рыхлое лицо явно просило кулака.

Я бросил тетрадь на угол стола, так в неё и не заглянув, и откинулся на спинку стула. Неспешно охватил взглядом объёмную фигуру Хиггинса.

— Ударение на первый слог, а не на второй. Надо произносить: «Мистер Пи-и-тон», — терпеливо поправил я его, но с удовольствием съездил бы по шее. — Я ведь не коверкаю твою фамилию, и ты, будь добр делать то же самое по отношению к другим.

Ноль реакции.

Никакого мыслительного процесса на лице парня так и не отобразилось. Честно сказать, я его и не ждал, но хотя бы смущения… Малолетний наглец даже глазом не моргнул.

— Так вы не хотите взглянуть на моё сочинение? — напирал он.

— Не хочу.

— Ну пожалуйста, мистер Питон. Я же старался!

И опять ударение не туда. Да что за сукин сын.

Чтобы избавить себя от его общества, я взял тетрадь. Открыл на первой странице и увидел старательно выведенную карандашом задницу. Огромную, во весь лист.

Под рисунком значилось: «Новый дом мистера Питона. Приятного путешествия, сраный бродяга!».

Вот как?..

Бродяга, значит.

Что ж, ничего удивительного. Я с детства привык к оскорблениям. Вырос в сиротском приюте, а в Бриттоне, где полноту и влиятельность рода ценят, как ни что другое, сирот почти не бывает.

Почти. Ведь я-то был.

А вместе со мной в маленьком приюте на окраине Лэнсома проживало ещё восемь детей. Всего девять сирот на всю страну. И сказать, что мы с лихвой познали прелести жизни безродных бродяг, — считай ничего не сказать.

— Это всё, мистер Хиггинс? — поинтересовался я равнодушно.

Лицо Хиггинса тут же преобразилось: он оторопел.

Парень готовился к триумфу явно не один час, но моя реакция его разочаровала, даже обидела. В гробовой тишине он собирался с мыслями секунд десять и, наконец, выдал:

— Зато я знаю, что вы бьётесь за деньги, а это незаконно! А ещё я видел, что лежит у вас в чемоданчике. Вы всё время прячете его под столом… и везде… везде таскаете с собой. Даже на обед. Я сам видел, что у вас там! Я следил. Я видел, как вы открывали его в подсобке мистера Голда. Я видел, видел! Вы пили таблетки овеума! Вы наркоман и нелегальный боец! И я всё это сообщил инспектору Жан-Жермесу.

— Ну надо же, — улыбнулся я (один Господь знает как тяжело далась мне эта улыбка). — Вы очень наблюдательный юноша.

Я встал из-за стола и, обогнув парня, направился к двери.

— Вы никуда не убежите, мистер Питон! Поняли? Вас всё равно поймают! — завопил мне в след Хиггинс.

На этот раз мою фамилию он произнёс без ошибки.

Я подошёл к двери, повернул ключ, заперев кабинет изнутри, обернулся и внимательно посмотрел на Хиггинса. Наверное, моя улыбка вышла слишком холодной — парень вздрогнул и поёжился.

— Вы никуда не убежите, — повторил он, притихнув.

И будто сразу потерял в весе и объёме.

— А я бежать не собираюсь, мистер Хиггинс, — ответил я. — Но, думаю, пока инспектор тащит сюда свой сморщенный зад, я успею снять с тебя скальп.

Хиггинс сглотнул и попятился.

— Вы ничего мне не сделаете… Я всё про вас знаю… Я сообщил инспектору…

— Это не делает тебя бессмертным. Доносы вообще никого бессмертным не делают. Скорее наоборот.

— Вы учитель… вам нельзя… — Хиггинс продолжал пятиться, а я надвигался на него.

— Кто сказал, что учителя любят детей? Да каждый второй мечтает прикончить мелкого засранца, вроде вас, мистер Хиггинс. Но они только мечтают, а я тот самый, который делает. Представляете, как вам не повезло? А, мистер Хиггинс?

И в тот самый момент, когда Хиггинс уже открыл рот и набрал воздуху, чтобы заорать и позвать на помощь, я подхватил его за горло и пригвоздил затылком к стене, а потом приподнял парня над полом.

Хиггинс забил пятками о стену.

— Мистер… Питон… мистер… я не хотел… — захрипел он. — Они сами… они сами мне так велели…

— Кто? — рявкнул я в его распухшее и покрасневшее от напряжения лицо.

— Инспектор… инспектор велел…

И тут мне в затылок упёрся ствол револьвера Жан-Жермеса.

Я бы узнал его из тысячи, даже с закрытыми глазами. Только его «питбуль» (так он ласково его называл) издавал характерные металлические щелчки при взведении курка, будто выщёлкивал гимн всей полиции Лэнсома.

— Оставь мальца, Питон.

Но я продолжал давить на горло Хиггинса, а тот хрипел и бился в моих руках.

— Рэй Ганс Питон! — прогремел позади меня голос Жан-Жермеса. — Отпусти его! Немедленно! Ну? Иначе я тебе башку разнесу. В моём стволе особая пуля. Не дури. Отпусти парнишку.

Инспектор продолжал давить мне на затылок. Ствол его револьвера, казалось, вот-вот вдавится в мой череп, проломив кость.

— Питон, немедленно отпусти свидетеля.

И я отпустил.

На штанах парня, в районе паха, расползлось тёмное пятно.

Он соскользнул по стене на пол, осел на колени и, судорожно раскрыв рот, схватился за горло ладонями. Закашлялся, глядя на меня полными слёз глазами. В них читались ненависть и страх — самое дурное сочетание эмоций. Но на Хиггинса мне было уже наплевать.

Я поднял руки и медленно обернулся.

Ствол револьвера тут же уткнулся мне в лоб.

Перед глазами возникло худое выбритое лицо старика Тильдо Жан-Жермеса — жестокого полицейского пса, отдавшего службе добрых сорок лет. С ним рядом стояли трое крепких парней из окружной полиции с ружьями наперевес.

Отлично, Рэй. Просто замечательно.

Овеум сделал тебя бесстрашным дебилом.

Мысленно я успел изругать себя последними словами. Совсем потерял бдительность. Ну почему бы перед уроком не проверить подсобку для учебной литературы?..

— Глупо, мистер Питон, очень глупо, — прищурился инспектор. — Вам проблем в жизни мало? Наркоманите, на овеум подсели. На кой чёрт вам химическое кодо? — Он оглядел моё вспотевшее лицо и добавил: — Про ваши договорные бои я вообще молчу. Очень неосмотрительно.

— Не понимаю о чём вы, инспектор, — ответил я ему. — Какие бои? Какой овеум?

— То, что вы два месяца «У Рика» не появляетесь и заделались стажёром, не означает, что вы избавились от дурной репутации. А ещё мне нашептали, что вас в последнее время ломает. Хм… дозу овеума повышаете? Вы ж сдохнете скоро, мистер Питон, если не слезете с таблеток. Зачем столько страданий из-за химического кодо, я не пойму?