Аристократ. Пять Грязных Искусств (СИ) - Кондакова Анна

Инспектор скривил брезгливую мину.

Закон обязывал произносить слово «кодо» (а уж тем более «овеум») пренебрежительно, и желательно при этом скорчить гримасу омерзения. Потому что всё, что попадало под запрет Списка Чистых, подлежало клеймить позором и называть нелегальным.

Меня, стало быть, так и обозначат в документах дела:

«Рэй Ганс Питон, двадцать два года, холост.

Стажёр третьей гимназии города Лэнсом. Участник нелегальных боёв в подвале «У Рика». Овеумнозависимый. Не принадлежит ни к одной из тотемных структур, ни к одному из благородных родов. В нарушении Списка Чистых замечен не был… до сегодняшнего дня…».

— Откройте чемодан, мистер Питон, — велел инспектор и кивком указал на мой учительский стол. — Мы знаем, что вы прячете его там, под столом.

— Давайте сами откроем, сэр, — предложил один из подручных инспектора.

Но тот гаркнул:

— Чемодан не трогать! На нём может быть сильфова печать, трансмутационная пыль или ещё какая дрянь. Вы имеете дело с овеумным ловкачом, придурки!

Инспектор не сводил с меня глаз, а ствол его «питбуля» продолжал упираться мне в лоб, не давая ни единого шанса для перехода к обороне. И я отлично знал, с кем имею дело: если дёрнусь, инспектор вышибет мне мозги без особых сожалений, даже не моргнув глазом.

— Откройте чемодан, мистер Питон, — снова потребовал он. — Покажите нам свои вещи. Если в них нет ничего запрещённого Списком Чистых, то мы отпустим вас с извинениями.

Я прищурился.

— Дождёшься от вас, как же.

— Вы утверждаете, что у вас нет запрещённых вещей в чемодане, мистер Питон?

— У меня и чемодана-то нет, Тильдо.

Ноздри Жан-Жермеса раздулись, в глазах сверкнула угроза. Он ещё сильнее вдавил ствол «питбуля» мне в лоб.

— Я вам не друг, и не родственник, — прошипел он. — Я старше вас на сорок лет, и не стоит называть меня по имени. Я таких наглых сосунков как вы, ем десятками на обед… мистер Пито-о-н.

Меня аж передёрнуло. И этот туда же.

Но стоило мне вздрогнуть, как трое полицейских вскинули ружья и взяли меня на мушку. Чёрт, и как мне теперь выкручиваться?..

Всех четверых сразу я вряд ли одолею, быстрее они превратят меня в решето. Жан-Жермес недурно подготовился: хитро отвлёк меня на Хиггинса, подстраховался бригадой вооружённых парней, а теперь ещё и ствол к голове прижал так, что не двинуться.

— Откройте чемодан, — процедил он. — Почему вы так яростно среагировали на слова вашего ученика, Юджина Хиггинса? Вы собирались убить его, это очевидно. Вы хотели убрать свидетеля. Он видел, как вы употребляли овеум. И если я найду в вашем чемодане хоть одну дозу… — От злости старик поджал тонкие мятые губы так, что они почти исчезли.

— Что насчёт Хиггинса, то это был воспитательный процесс, — ответил я, одними глазами оглядев присутствующих (кроме засранца Хиггинса: тот замер у стены подальше от меня, и изредка всхлипывал). После недолгой паузы я добавил: — И вообще, господа, кто-нибудь объяснит мне, что такое «овеум»?

— Вы очень наглый тип, в таком ключе я о вас и наслышан, мистер Питон, — поморщился инспектор. — Но вам это не поможет.

Я тоже поморщился, копируя его манеру.

— Знаете, очень неуютно, когда тебя держат на мушке. Опустите оружие, тогда и поговорим.

Инспектор сделал еле заметный жест левой рукой, и полицейские опустили ружья. Но один ствол всё же остался наготове: «питбуль» самого Жан-Жермеса. Старик не собирался верить мне на слово.

Оно и понятно. Мало ли чего можно ожидать от овеумного наркомана.

Инспектор отступил на полшага назад.

Я кивнул ему, стараясь оставаться спокойным, хотя и понимал прекрасно: скрыть то, что сижу на овеуме, становится всё сложнее. Опытный человек догадается, ведь все признаки налицо: обильное потоотделение, голубоватый оттенок глазных белков, постоянная жажда и заторможенные реакции, больше похожие на равнодушие.

Да, всё это и у меня было.

Но от химического кодо так просто не отказываются. Оно давало отличные возможности для заработка.

Вот и я однажды взялся делать деньги.

Думал, достану немного овеума, приму, временно получу силы инфира, попробую мутировать пару полудрагоценных побрякушек и сбыть на Рынке Нищих.

Достал. Принял. Мутировал. Сбыл. Потом ещё мутировал и ещё сбыл… и не смог себя остановить, хотя знал, что всё это наказуемо.

Да и некоторые ингредиенты для мутаций приходилось искать с большим риском. Ведь если напорешься на подсадных уток или поймают за руку прямо в лаборатории — готовься минимум к двадцатилетнему тюремному сроку.

И ведь полтора года никаких проблем. Всё тихо и спокойно.

Я расслабился, крепко подсел на овеум, увлёкся процессом мутаций, наладил поставки и… вот: бестолковый недоросль заподозрил во мне овеумного наркомана и с радостью слил обо мне информацию.

И не абы кому, а самому Тильдо Жан-Жермесу — инспектору с железной хваткой и чутьём на зависимых. Этот старик если уж вцепится, то не отпустит, пока не добьётся казни.

— Хорошо, инспектор. Но вы обещали извиниться, — под дулом «питбуля» я сделал шаг к учительскому столу и заглянул под крышку. — Хм, странно. Мне кажется, до вашего прихода здесь ничего не было. Наверное, коллега оставил.

Пожав плечами, я вынул чемоданчик из дорогой крокодиловой кожи с резной ручкой из слоновой кости и поставил его на стол. Подобные чемоданы обычно берут с собой зажиточные граждане Лэнсома, когда отправляются в недалёкое путешествие на поезде. Я себя к таковым, конечно, не причислял.

Да, чемодан был дорогой.

И да, это был мой чемодан.

Хиггинс не лгал: без него я не отправлялся даже обедать. Везде носил его с собой, а когда ложился спать, то клал его рядом с подушкой, а сверху него ружьё и специальную трещотку, сделанную уже давно почившим чёрным волхвом и проданную мне в одной из подворотен по заоблачной цене.

Я никому не позволял притрагиваться к своему чемодану.

И сейчас не позволю. Пусть лучше отрубят мне руку.

— Нет тут никакой защиты, инспектор. Сами посмотрите. Всё чисто, — я провёл ладонью по бокам чемодана и звучно хлопнул по крышке.

Один из полицейских вздрогнул и снова взял меня на мушку. Жан-Жермес продолжал наблюдать. Я покачал головой и улыбнулся, заставляя его задержать взгляд на моём лице.

Теперь у меня оставался лишь один вариант спасения, и он всегда был наготове, где бы меня черти ни носили…

Я молниеносно вынул из кармана брюк пузырёк с тёмной вязкой жидкостью и бросил себе под ноги. Последовал скрежет, потом — смачный хлопок.

Уши заложило от взрыва чёрных молний.

И тут же прогремел выстрел.

В раскрывшуюся у моих ног яму-портал я успел швырнуть только чемодан, и в то же мгновение меня сшибла пуля револьвера. Я повалился набок, с грохотом уронив за собой стул. Правое бедро взорвалось болью, и я зажмурился, на пару секунд даже забыв, где нахожусь.

Кабинет заполонили пороховой дым, вонь и жар открывшегося портала. Запах взорвавшейся смеси стоял чудовищный. Такое ощущение, что прорвало канализацию сразу всего городского квартала.

У меня оставалось ещё секунд пять до закрытия портала, и с таким ранением я бы смог до него добраться. Успел бы, пока полицейские сбиты с толку взрывом.

Но, чёрт…

Пуля… пуля, что вошла в моё бедро…

Боль от неё оказалась настолько сильной… чудовищно сильной… такой, что помутилось сознание. Нижнюю половину тела парализовало, и сил хватило лишь на то, чтобы коротко, с хрипом, вдохнуть и приоткрыть глаза.

Перед носом мелькнули грубые ботинки инспектора, вымазанные чёрной ваксой, а потом я услышал его голос:

— У меня приказ взять тебя живым, Питон, желательно с пулей в теле. Именно с этой пулей. Но, будь моя воля, я бы с удовольствием пустил её тебе в лоб… потому что твоё место только в аду. — Он помолчал и добавил шёпотом: — И там тебя уже ждут, Рэй…

Запах.