Гидеон Эйлат - Расколотый идол

Фраза повисла в воздухе. Недоуменно пожав плечами, молодая женщина смотрела, как силуэт рослого, плечистого мужчины тает в ночном мраке. Потом она сдавленным голосом выругалась и вернулась на дорогу.

Кресло было обито черным бархатом, подлокотники и спинка украшены причудливой резьбой и позолотой. Это было любимое кресло Паквида Губара, оно всегда стояло в сокровищнице, и ростовщик имел привычку подолгу сидеть в нем, любуясь своими богатствами. Но сейчас Губар сидел напротив кресла прямо на каменном полу, всем своим видом демонстрируя смирение, даже подобострастие, а на черном бархате стояла деревянная статуэтка.

— Губар, я разочарован в тебе, — прозвучало в голове ростовщика.

Это Губар и сам уже понял. От статуэтки буквально веяло раздражением. Обратясь к Ониксовому с пустяковой просьбой — подсказать, кто из должников не намерен возвращать ссуду, а решил удариться в бега, — ростовщик не услышал в ответ ни слова. Он несколько раз повторил вопрос, а потом заподозрил, что божок затаил на него обиду.

— Но почему, господин мой? Разве я недостаточно почтителен?

— Да, недостаточно. Почтительность выражается только в голосе и взоре, но не в мыслях. Разве ты забыл, что я способен читать мысли? Я прочел их все до одной. Ты думаешь только о собственной выгоде. Когда же я о чем-нибудь тебя прошу, ты изворачиваешься, как змея на раскаленных угольях. Заметь, ты не выполнил еще ни одной моей просьбы. Пузо, при всех его недостатках, никогда не осмеливался так обращаться со мной. Любые мои желания для него были священны.

— Для меня они тоже священны, повелитель, — с напускной робостью произнес Губар.

— Ложь! Сколько раз я просил тебя принести мне жертву? Но ты под любым предлогом тянешь время. Ахамур никогда так не поступал.

«Заладил — Ахамур, Ахамур, — раздраженно подумал Губар. — Что же ты сбежал от своего драгоценного Ахамура?»

— Я не сбежал, меня украли, — ледяным тоном напомнил Ониксовый, и Губар густо покраснел. — Ты прав, мне нельзя грубить даже в мыслях, я этого не прощаю. Так вот, меня украли и разбили, и за это я очень рассердился на Ахамура. Ему следовало хранить мое тело пуще собственного ока. Но в последнее время мне кажется, что он не так уж и виноват. И к тому же он гораздо порядочней, чем один мой знакомый скряга. Сказать по правде, за все эти годы я успел привыкнуть к Ахамуру и теперь даже скучаю слегка. Пожалуй, я готов простить его, если он искренне покается.

— В этом нет необходимости, господин, — залебезил Губар. — Я все понял, полностью осознал свою вину! Впредь я буду сама почтительность, и завтра сразу же после визита к губернатору принесу в жертву Лиз…

— Завтра для тебя не будет, Губар, — будничным тоном проговорил Ониксовый. — Пока ты приставал ко мне со своими дурацкими просьбами, я потолковал с Ахамуром. Все рассказал о тебе. О том, как ты строишь козни против него. Как ты надеешься, что я помогу сжить его со свету. Как ты выдал Сабу Конану, который пришел под видом его слуги…

— Конану?! — вскричал Губар. — Так это был он? Негодяй обманул меня! А ты знал — и молчал?

Идол надменно рассмеялся.

— Да, я знал, а теперь и Ахамур знает. Я же говорил, надо было принести Сабу в жертву. Ты совершил ошибку и за это поплатишься головой. Мы с Ахамуром решили помириться, и сейчас он во весь опор скачет сюда.

Губар вскочил на ноги. Стыдливый румянец успел исчезнуть с его щек, но теперь они снова покраснели — от гнева. Этот подлый истукан предал его! А он-то заботился о проклятой деревяшке, метал перед ней бисер, лез вон из кожи, чтобы понравиться! Губар вдруг поймал себя на том, что нисколько не боится — ни Ониксового, ни Пуза. «Пусть один из них бог, а другой демон во плоти, — мы еще посмотрим, чья возьмет!»

— Не вздумай ко мне прикасаться, недолговечный! — визгливо произнес божок, и Губар безошибочно узнал в его голосе страх. — Иначе твоя смерть будет воистину ужасна!

— Ничего ты мне не сделаешь. — Широко ухмыляясь, ростовщик подошел к стене и снял с нее горящий факел. — Если б мог, уже бы со мной покончил. Ты слишком слаб в чужом теле.

— Слаб? Ошибаешься, недолговечный!

Внезапно все кругом пришло в движение — распахнулись тяжелые сундуки, золото гейзерами ударило в потолок, широкий стол эбенового дерева встал на попа, сбрасывая драгоценную посуду и оружие. Ярко вспыхнул факел, сноп искр ударил Губару в лицо. Он зажмурился, заслонился свободной рукой, и тут затрещали доски пола, одна из них подскочила и саданула его по лодыжке. Ростовщик присел, шипя от боли, а затем выпрямился, воздел факел над головой и оглушительно расхохотался.

— Кажется, сейчас кому-то придется искать себе новое тело, — зловеще проговорил он.

— Не смей ко мне приближаться с огнем! Не смей! Ахамур! Мальчик мой, где ты! Спаси меня! Спаси!

— Это Конан, — узнал атаман шадизарских бандитов одного из окровавленных мужчин, появившихся впереди в дверном проеме. — А второй кто? А, жонглер. — Он повернулся к своим людям. — Ты, ты и вы двое. Вперед. Я хочу видеть их мертвыми.

Четверо бандитов молча бросились в атаку. Почти тотчас из-под ног у одного вырвались каменные плитки пола. Они сразу же сдвинулись, и на полу осталась только голова, а туловище улетело в подземелье. Затем раздался хруст, и второй разбойник опрокинулся навзничь, его правая лопатка была расколота стальной арбалетной стрелой, вылетевшей из отверстия в стене. Двое избежали ловушек и добрались до Конана и Фефима. Пока жонглер, еле живой от ран и ушибов, сползал по дверному косяку, Конан с обнаженным мечом шагнул навстречу нападающим и в мгновение ока расправился с первым. Второй обратился в бегство. Конан нагнулся, подобрал пику убитого, взвесил на руке, а затем неуловимым движением занес над головой и метнул в спину убегающему. Истошный вой, точно кнут, хлестнул по высоким сводам.

— Пузо, — крикнул Конан, — ведь ты не ради нас сюда явился. В этом доме полно смертельных ловушек. Стоит ли зря губить людей? Ты и так потерял уже больше поло вины. Гляди, останешься один, когда доберешься до Губара. Дай нам пройти, и я скажу, где его искать.

Пузо криво улыбнулся. — Губар уже мертв, киммериец, — спокойно произнес он. — Я хотел взять его живым, но не удалось. Когда мы добрались до сокровищницы, там лежал только скорченный труп. О ростовщике позаботился наш приятель, ты знаешь, о ком я говорю? Но Губар все-таки успел уничтожить его тело. Ониксовый звал меня, молил о помощи, а я не успел его спасти. И теперь я не найду слов, чтобы выразить свое горе. Надеюсь, твоя смерть послужит хоть каким-то утешением.