Сергей Малицкий - Юдоль

— Это не моя рука, — повторил Пата и хихикнул. — И ледяная рука тоже не принадлежит мне. Нет. Я не писал тебе.

— Да и Харава советовал прийти к тебе, — добавил охотник. — Я уже говорил о нем. Помнишь?

— Это не моя рука! — повысил голос старик.

— А кто управлял рукой, что убила Хуш? — спросил охотник. — Тоже «они»?

— Когда-то она была красавицей, — пробормотал Пата. — Разве только Эшар могла сравниться с нею. Но красота Эшар была подобна красоте клинка. А красота Кессар напоминала нежный цветок.

— Мне кажется, что я сумел разглядеть ее красоту даже сквозь маску старости, — сказал охотник.

— Нет. — Старик, все еще не открывая глаз, покачал головой. — Ты видел красоту Хуш. Ты видел красоту несчастной Хуш. Красоту упивающейся своим несчастьем Хуш. Оплакивающей свою настоящую красоту. Хотя я готов согласиться, что каждый из нас удостаивается той юдоли скорби, которая созвучна нашему существу. Поэтому Хуш просто не могла быть уродиной. Но Хуш — это не Кессар. Хуш только малая часть ее. Сердцевинка. Слеза великой Кессар. Пепел Кессар. Комочек пепла. Крупинка.

— А ты слеза великого Паттара? — спросил охотник. — Пепел великого Паттара?

Старик ответил не сразу. Несколько секунд он сидел неподвижно, затем скривил губы в горькой усмешке:

— Что ты можешь понимать в этом? В прошлый раз ты действительно сослался на то, что обратиться ко мне тебе посоветовал Хаштай или Харава. Я помню… Да, одно из этих имен носил Сакува. Может быть, даже оба эти имени принадлежали ему. У него было много имен. У каждого из нас было много имен, которые ничего не меняли. У тебя такие же глаза, как у Сакува. Но даже если ты его отпрыск, то ты не слезинка, ты мокрое место, оставшееся после ее падения.

— Моя мать Эшар, — твердо сказал охотник. — И если она тоже была слезинкой, то два мокрых места вполне могут сделать слезинкой и меня.

— Эшар? — удивился Пата и открыл глаза.

— Непохож? — напряженно ждал охотник.

— Наоборот, — удивленно засмеялся Пата. — Вот как. А ведь эта полоска пергамента написана ее рукой. Наконец-то все становится на свои места. Только теперь я понял, на кого ты показался мне похожим. Конечно, глаза у тебя Сакува, но все остальное — Эшар. Да, ты тоже напоминаешь клинок. Хотя вряд ли твоя мать, окрутив Сакува, была похожа на саму себя. Иначе твой отец и близко бы не подошел к ней. Когда-то они не ладили. Ох как не ладили. Да, я удивлен. Я очень удивлен. Я не был бы удивлен, если бы ты оказался сыном Киклы, вот уж кому было на роду написано соединиться с Сакува, но Эшар… Хотя если ты и прав, не обольщайся. Ты не сын Сакува и Эшар. Ты слепок двух крупинок пепла. Ты — ничто, парень. Твоя мать была всего лишь тенью самой себя.

— Я видел ее настоящий облик, — сказал охотник. — Перед ее уходом.

— Уходом куда? — поинтересовался Пата.

— Туда, — махнул рукой в сторону охотник. — Или туда, туда, туда. Не знаю. За границу Салпы.

— Так она улизнула? — прошептал Пата и вдруг расхохотался, затрясся, залился слезами. — Улизнула? Частью, слезинкой, но выкатилась прочь? Оставила записку, чтобы выманить тебя в Намешу, и улизнула? Так вот в чем дело. Вот почему Пагуба затянулась. Вот почему сиун Намеши не дает мне выйти из этого горелого сарая! Они хотят закончить Пагубу насильно! Все из-за Эшар! Равновесие нарушилось!

— Из-за Эшар? — нахмурился охотник.

— Ты не понимаешь, — оскалился в гримасе старик и вдруг почти закричал: — Ты не понимаешь! Должно быть двенадцать! Две-над-цать! Асва, Хара, Агнис, Кикла, Неку, Хисса, Паркуи, Сакува, Кессар, Сурна, Эшар и я! И улизнуть никто не может. Но даже если бы имелся способ, он, этот хитрец, был бы уничтожен, раздавлен при пересечении границы! Никто не может вывернуться наизнанку! Но если бы кто и мог… Если бы кто-то был готов, то все равно… Пустота не допустит! Мы все должны оставаться внутри! Навсегда! Навеки! Пока она может сосать соки из Салпы… Хотя… Стой. Стой! Если она тебя оставила вместо себя, тогда равновесие нарушилось не так сильно. Не зря же она легла под Сакува, которого не любила. Но нарушилось. А если они не понимают? Пока не понимают. Ага. Они верят, что можно убить половину из нас и закончить Пагубу? Такое бывало, как же. И будут убивать по одному всех. Сначала Кессар, потом меня. Хотя Асва старше. Много старше. Но он хорошо спрятался. Очень хорошо. Так кое-кто еще старше, и что? А если Асва с ними? Мерзавцы… Сакува, твой папочка, не просто так научился дурить собственного сиуна. Вот как раз для таких случаев. И Хара, дрянь, вечно как-то улаживает свои дела. Поэтому буду убит я. Опять я. Как всегда, я. Старый, больной, уже давно забывший, что такое полет… Но ведь можно все и упростить? Если будешь убит ты, тогда им не придется искать слабое звено? Все встанет на свои места. Ведь ты не сможешь занять место на престоле? Там не твое место. И все откроется. Тогда всех оставят в покое. Ты сгинешь в Пустоте, обратишься в то, из чего ты вышел, в тлен, а мы заживем так, как прежде. Заживем так, как прежде. В клетке, но в тепле и в уюте. И пусть они ищут беглянку. Ведь она ушла только слезинкой. Вся ее сила осталась здесь, на ее престоле. Поэтому надо просто убить тебя.

Старик ударил мгновенно. Только что он сидел, согнувшись, заострив плечи, и вдруг выпрямился, словно пружина самострела. Охотник перехватил его кисть с выставленным тонким ножом уже у груди. Смахнул ее в сторону, раздирая собственную рубаху, и второй рукой отбил удар руки старика. Та, сжатыми в клюв пальцами, метила гостю в висок. Старческое тело отлетело в сторону. Только после этого охотник встал, растирая больную ногу.

— Убьешь меня? — прохрипел Пата, ощупывая ободранное лицо.

— Я не охочусь на безумных стариков, — с горечью покачал головой охотник. — Если я убиваю кого-нибудь, то лишь защищаясь. Конечно, если ты не одна из этих мерзостей, пришедших из-за границ Салпы. И еще. Я не насылаю ни на кого сиунов. Да и не владею ни одним из них. И я уже не тот мальчишка, что приходил к тебе три года назад, Пата. Ведь ты не Паттар? Ты всего лишь слезинка великого Паттара? А я вообще неизвестно кто, потому что мальчишка, который приходил к тебе, три года назад перестал быть. В тот самый миг, когда разглядел подлинное лицо своей матери. Теперь я другой.

— Это да, — прошептал, подтягивая колени к груди, Пата. — Ты другой. Тот Кай не смог бы отбить мой удар. И никто не смог бы. Только кто-то из двенадцати. Да и то… Чего ты хочешь? Зачем ты пришел?

— Я хочу все знать, — твердо сказал охотник. — Кто такие эти двенадцать? Почему их имена совпадают с именами кланов? О каком равновесии ты говоришь, если Хуш-Кессар уже нет? Кто такие — «они»? Почему твой собственный сиун грозит тебе гибелью? Правда ли, что сиуны — это надсмотрщики за вашей дюжиной от Пустоты? О каком престоле ты говоришь? Что такое здесь происходит, Пустота меня задери?!