Леонард Карпентер Леонард Карпентер - Конан-изгнанник

Так как части идола все еще были укрыты материей, об их истинной форме можно было только догадываться. Конан решил, что идол вряд ли будет похож на человека — слишком уж необычны и громоздки были их силуэты. Кроме того, человекоподобие было маловероятно из-за явной трехсторонней симметрии статуи, если, конечно, Вотанта не был изображен в виде трехликого шестирукого чудовища.

Эти мысли, похоже, занимали не многих жителей Оджары. До ушей Конана не доносилось никаких тревожных или подозрительных замечаний по поводу предполагаемого облика нового божества. Колесницы продолжали свой путь, вызывая всеобщий восторг. Горожане старались прикоснуться к борту платформы или тяжелому колесу, надеясь, что это принесет им счастье. Кроме того, каждый считал своим долгом помочь тем, кто тащил за собой колесницу. При такой поддержке статуи продвигались к центру города, даже в гору вкатываясь легко и быстро.

Те, кто привез части идола в Оджару, по-прежнему были впряжены в колесницы. Но участие этих измученных, полуживых людей в последнем передвижении идола было скорее символическим по сравнению с тем, как тянули за канаты оджарские солдаты и крестьяне, назначенные на эту работу жрицами Садиты.

Конан обратил внимание на то, что люди Куманоса совсем не отдохнули за то время, что провели в городе, скорее наоборот, язвы и ожоги, покрывавшие их тела, стали еще ужаснее. В этот день жрецы нарядили их в балахоны с капюшонами из тонкой белой шерсти, которые закрывали от глаз сочувствующих зияющие раны.

Эти незаживающие язвы заставили Конана задуматься. В последние недели он встретил три отряда, перевозивших разными дорогами три части идола. Во время путешествия у него не было времени додумать, почему во всех трех группах люди были поражены одними и теми же болезнями. Учитывая удаленность друг от друга их маршрутов, а также то, что они пили разную воду, шли по разной почве, можно было бы ожидать, что тяготы пути по-разному скажутся на рабочих. Если бы речь шла о какой-то инфекции, то она наверняка по-разному поразила бы шартоумских рабов и их саркадийских охранников. Конан терялся в догадках, какая болезнь могла так одинаково поразить всех членов священной миссии, за исключением Куманоса и двух жрецов, его помощников. Вдруг Конана осенило: единственное, что объединяло все три группы, — сам идол, излучающий таинственное тепло и зловещее мерцание. Рабы и охранники не только находились в непосредственной близости от него целый день, но и ночевали под повозкой. Лишь жрецы, идя впереди отряда и ночуя в стороне от остальных, в основном находились на достаточном расстоянии от статуй. Даже здесь, в Оджаре, Куманос не позволил разместить своих людей в караван-сараях, приказав им ночевать, как и раньше, рядом с идолом. Именно эти таинственные сооружения медленно убивали их.

Эти мысли одолевали Конана, когда колесница наконец вползла на центральную площадь. Казалось, здесь собрался весь город: людей было даже больше, чем зрителей во время поединка киммерийца и Зануса. Алебастровая статуя Садиты была выдвинута из портика храма на площадь, и теперь бессмертная богиня, ярко освещенная солнцем, сверкала серебряным шлемом и наконечником копья, нацеленным в небо. Рядом с ней стояла королевская семья, словно родственники невесты, ожидающей прибытия жениха. Король Семиархос и королева Регула светились радостью и счастьем. Принцесса Африандра возглавляла группу жриц, одетых в белоснежные церемониальные наряды, украшенные гирляндами цветов. По обе стороны от статуи богини и ее царственных слуг стояли храмовые воины, как обычно, без доспехов, но с мечами, висящими на широких кожаных поясах. На взгляд Конана, Африандра не выглядела обеспокоенной происходящим. Похоже было, что она смирилась с ролью, отведенной ей в церемонии. Воины, выступавшие против соединения двух божеств, тоже стояли неподвижно, никак не пытаясь выразить свой протест. Конана поразило столь резкое изменение, происшедшее с ними. Он подумал, что, вероятно, Куманос своими магическими способностями смог нейтрализовать сопротивление принцессы и ее единомышленников.

Отряд под руководством Куманоса остановился. Оставшиеся две колесницы чуть опаздывали. Над крышами домов на противоположной стороне площади Конан заметил приближающуюся верхушку второй статуи. Судя по волнению толпы у рынка, третья колесница должна была вот-вот показаться в Старых воротах.

Куманос воспользовался этим моментом, чтобы подойти к ожидавшим его королю и королеве. Конан шел рядом со жрецом, помогая ему пробиться сквозь толпу. Киммерийцу было важно, чтобы кошелек Куманоса остался при его обладателе. Что же касается любой другой опасности, Конана это не касалось, его интересовала только плата за выполненную работу.

Куманос лишь коротко кивнул встречавшим его правителям и собрался было пройти мимо них ко второй колеснице. Лишь услышав начало приветственной речи королевы, он неохотно остановился.

— Многоуважаемый гость Куманос Саркадийский! Мы безмерно благодарны за ваш дар — величественный монумент. Мы счастливы вверить судьбу нашей богини в руки мудрого и справедливого бога Вотанты. Наш город не останется в долгу. Новая статуя нашей богини будет в ближайшее время передана в храм саркадийского бога.

— Да, да, хорошо, — рассеянно согласился Куманос. Похоже, он вовсе не слушал приветствий королевы, а лишь ждал появления на площади второй колесницы.

— Живей! — поторопил он своих подчиненных.

Конан обратил внимание, что вместо двух младших жрецов во главе колесниц стояли саркадийские офицеры, которые, услышав приказания Куманоса, бросились подгонять своих рабов и их добровольных помощников.

Регула, казалось, была несколько шокирована недипломатичным поведением Верховного жреца. Прервав приветствие на полуслове, она молча смотрела на движущиеся по площади колесницы.

— Не забудь снять тряпки, — напомнил Конан Куманосу. Больше всего киммерийцу хотелось увидеть, как выглядит идол. Ему казалось, что момент открыть статую уже наступил.

Верховный жрец, не обращая внимания на киммерийца, стал лично подгонять рабочих, тащивших колесницу. Его приказы возымели действие: отставшие повозки заметно продвинулись вперед, несмотря на то что многие оджарские добровольцы покинули свои места в упряжках, утирая лившийся с них ручьями пот.

— Холст и веревки нужно срезать до того, как статуи соединятся, — вновь напомнил Куманосу Конан, сжимая рукой рукоятку ножа под туникой.

— Твоя помощь не потребуется, — бросил жрец, даже не повернувшись к Конану. — Подожди немного.

Уже не обращая внимания на невежливость ответов Куманоса, Конан повернулся к ближайшей колеснице. От нее шел сильный запах паленой ткани. Через несколько мгновений холст, закрывавший статую, потемнел в нескольких местах. В воздух поднялись тонкие струйки дыма. Неожиданно вся ткань полыхнула ярким пламенем, превратив статую в пылающий факел. В противоположных углах площади одновременно зажглись еще два одинаковых факела. Над толпой пронесся вздох изумления. Конан решил, что Куманос воспользовался, и очень удачно, каким-то факирским приемом, чтобы произвести впечатление на зрителей. Тащившие статуи люди не пострадали, неповрежденными остались колесницы и даже канаты, удерживавшие фрагменты статуи вертикально. Когда последние хлопья пепла упали на землю, в дрожащем от жары воздухе взорам любопытных предстали ничем не скрытые части большой статуи. Как и предполагал Конан, идол не имел ничего схожего с человеческим телом. Скорее он походил на какое-то растение. Две стороны каждой части, обращенные внутрь, были ровными и гладкими. Наружная часть была округлой и напоминала ствол толстого дуба, кора которого покрыта длинными вертикальными бороздами. От каждой части ствола отходило по две ветви, коротких и толстых, заканчивающихся не листьями, а двумя плодами, размером с дыню. Поверхность каждого плода напоминала голову, на которой не было ни глаз, ни носа, а только оскаленная пасть. В общем, статуя производила отталкивающее впечатление, никак не напоминая ожидаемого в Оджаре бога-героя.