Александр Мазин - Фаргал. Трон императора

— Нет, — неохотно проговорил старшина. — У него не было оружия, он отнял меч у убитого!

Сбоку от законника кто-то одобрительно крякнул.

Тот недовольно повернул голову, но, увидев на крякнувшем золотой браслет Служителя Дворца, счел за лучшее промолчать.

Недовольство свое законник излил на старшину.

— Твой стражник спал? — ехидно спросил он. — Негодяй напал на него сзади?

— Нет, — еще более неохотно признал старшина. — Стражник угрожал преступнику мечом и… тот отнял меч и убил стражника. А стражник, верно, подумал, что, раз парень безоружен…

— Хватит! — отрезал законник. — Меня не интересует, что подумал твой дурак! Больше никто не пострадал?

— Нет. Преступника подбили сонной стрелой, сзади, пока он ел! — ответил старшина.

— Где это произошло?

— Что? Где мы его взяли? В «Желтом поросенке»! Он обедал!

— Нет! Где произошло убийство?

— В «Желтом поросенке»! Он украл…

— Где?! Он убил стражника и продолжал есть?

— Точно так, справедливый! Убил и продолжал есть! Причем еду он украл!

— Странно, — пробормотал законник. — Он что, ненормальный?

— Не думаю, справедливый!

— Впрочем, это не важно, совершенно не важно!

Он помолчал, соображая…

— Именем Фаргала, справедливого, единственного и великолепного! Объявляется!

За воровство — отрубить преступнику кисть правой руки! За убийство служителя закона — повесить!

Светловолосый юноша равнодушно глядел поверх головы судьи. Казалось, ему совершенно безразлично, что с ним сейчас произойдет.

«Точно, безумец!» — решил законник.

— Эй, бездельники! — зарычал старшина на замешкавшихся стражников.

Те подхватили убийцу, втащили на помост. Один из них ножом перерезал веревки. Трое других поволокли приговоренного к колоде.

Палач, приземистый широкоплечий, в длинной рубахе, поднял меч, покрутил над головой, развлекая народ.

Тень, отбрасываемая на площадь громадой храма Ашшура, придвинулась к самому помосту.

«Через часок придется перебраться поближе к воротам», — подумал законник.

С другой стороны площади раздался слитный цокот сотен лошадиных подков.

Головы зевак мгновенно повернулись на звук.

Палач положил меч на колоду и тоже уставился на дальний конец площади. Он стоял на возвышении, а потому видел все куда лучше, чем столпившиеся у помоста.

Царь!

— Царь! Царь Фаргал! — загудела толпа.

Вот зрелище получше, чем какое-то повешение!

Грохот подков нарастал.

Первыми, вслед за парой трубачей в зеленых одеждах, ехала царская стража, копейщики в доспехах цвета свежей крови. Алые.

Гордые. Грозные. Лучшие воины Карнагрии.

За ними — высокая, изукрашенная самоцветами, горящая золотом императорская колесница. Шесть белых коней влекли ее. Царь Фаргал!

Царь предпочел бы ехать верхом. Но рана едва затянулась, и лекарь не советовал садиться в седло еще дня три.

Потому на календарное богослужение в храм Ашшура он ехал в императорской колеснице. Как, кстати, и требовала традиция.

Рядом с царем стоял — правая рука, советник, друг — Люг Смертный Бой из соктов.

За колесницей павлиньим хвостом — блестящая свита, аристократы. А за свитой — снова всадники в алой броне.

Толпа подалась назад, раздвинулась, избегая копыт и шипов на латах коней.

Осужденный, которого все еще крепко держали трое стражников, повернул голову.

Холодные глаза царя — цвет зимнего моря — встретились с серыми глазами осужденного.

— О великий Ашшур! — пробормотал мужчина с золотым браслетом, тот, что рассердил законника.

Ястребиный профиль юноши был — точь-в-точь — профиль Владыки Карнагрии.

Царь что-то сказал.

Раздвинув конем толпу, один из приближенных подъехал к законнику.

— В чем вина этого человека? — крикнул он с высоты седла.

— Воровство, убийство стражника! — просипел оробевший законник. — Царю угодно смягчить приговор?

Придворный молча повернул коня, вернулся к колеснице.

Голова в золотом, увенчанном короной шлеме едва заметно качнулась.

Придворный вновь подъехал к законнику.

Толпа ждала, затаив дыхание.

— Пусть свершится правосудие! — торжественно произнес всадник. — Так сказал Царь!

— Помилуй ты его — они орали бы так же! — заметил вождь соктов, повысив голос, чтобы перекрыть приветственные вопли народа. — А в мальчишке что-то есть!

— Справедливость! — сурово произнес царь и тронул плечо возничего.

Колесница двинулась.

Но ни стражники, ни палач не приступили к делу, пока спины последних латников не скрылись за башней Городского Совета.

А тем временем человек с золотым браслетом на руке коснулся плеча законника.

— Справедливый! — негромко произнес он. — Нельзя ли немного повременить с этим? — Он указал на помост.

— Царь сказал: да свершится справедливость! — напыщенно отозвался законник.

— В отсутствие царя справедливость здесь — ты, — вкрадчиво заметил человек с браслетом. — Я — помощник Управителя Царского Гладиаторского Двора!

В глазах законника блеснуло понимание.

— Что ж, — важно сказал он. — Закон позволяет передавать преступников на Гладиаторский Двор! По воле царя! Сказано же: осужденный может быть отдан на галеры или использован иначе, чтоб смерть его послужила Карнагрии!

— Остается один вопрос… — законник многозначительно взглянул на помощника Управителя. — Можешь ли ты, мой господин, выступать от имени царя?

— Не думаю, что это — вопрос, — отозвался его собеседник, коснувшись своего браслета, а потом, как бы невзначай, положив на колено законника золотую монету. — Но поторопись, справедливый! Если ему отрубят кисть — придется повесить беднягу! Калека мне ни к чему!

Замечание поспело вовремя: рука осужденного уже была прижата к почерневшей, иссеченной ударами колоде.

— Стой! Остановить! — закричал законник.

Палач опустил меч, удивленно оглянулся.

Стражники отпустили приговоренного, и он выпрямился. Лицо по-прежнему не выражало страха.

— Приведите его сюда! — приказал законник.

А когда это было сделано:

— Объявляю преступника царским рабом!

Толпа разочарованно вздохнула.

— Клеймить сейчас? — законник повернулся к помощнику Управителя.

— Да, сделай это! — кивнул тот.

— Палач! Царское клеймо!

Палач сходил к помосту и вернулся с молотком, склянкой и дощечкой шириной с ладонь, с одной стороны дощечки густо торчали иглы.

Палач приложил иглы к плечу осужденного, ударил молотком. Брызнула кровь. На худом лице юноши не дрогнул ни один мускул.