Татьяна Зингер - Нас не существует

Отшатнулась, заблеяла невнятно, не веря своим глазам.

Он не изменился. Светлые волосы встрепаны, взгляд лукавый, улыбка самыми уголками губ. Разве что нижняя губа разбита и ухо он потирает, но в целом – абсолютно такой же, как раньше.

Призрак. Но от него не пахнет, как раньше, лесом или зимой, как от Вениной Анастасии. Это сон? Неужели бывают такие реальные сны? Да как он смог победить Вано?!

Они молчали. Таращились друг на дружку, точно незнакомцы. А потом Наташа, разумеется, кинулась к нему, чтобы обнять хотя бы во сне. И ощупывала, а он смеялся и повторял:

– Щекотно!

Свой локоть она щипала до красноты и глаза терла долго-долго. Но наваждение не исчезало. Наоборот, ехидно таращилось и говорило:

– Оставишь тебя на денек-другой, сразу же в неприятности вляпаешься!

– Откуда ты… – онемевшими губами произнесла Наташа.

– Я проснулся в твоей спальне. И мне Лютый сказал, чтоб я несся сюда спасать тебя из лап врагов, – наваждение густо покраснело. – Не догадывался, что ты так дорога нашему домовому.

И ведь спас! Наташа кружила с ним, отплясывала прямо в сгоревшем доме.

– Зачем ты все это устроила? – неожиданно сурово вопросил Кир, останавливая девушку.

Пока они шли домой, она рассказала обо всем. Про поджигателя Вано, влюбленного в Иру, про Сирин, кикимору и Веню. Не утаила ничего, кроме одного… О чем сказать не решалась, смущалась своих слов. Пусть первым их скажет Кир. Наташа ждала похвалы. Ну, хоть капельку. Она же молодец, она совершила невозможное!

А Кир сказал:

– Но я ведь не просил.

…В доме бабушка готовила пирожки, но когда приметила двух хмурых молодых людей на пороге кухни, выронила противень. Тот звякнул, тесто шмякнулось на пол. Ягодная начинка растеклась кровавым соком.

– Получилось! – запричитала Раиса Петровна. – Счастье-то какое!

– Ничего не получилось, – пасмурно ответила Наташа. – Он, видите ли, не просил.

Кир недовольно пожал плечами.

Его поселили в комнатушке на чердаке. Когда-то там складировали хлам, и вся семья два дня разбирала завалы. Сыскался и чугунный утюг, и пузатый самовар, и даже какая-то картина-пейзаж, которую повесили на веранде. Мама с восторгом копалась в древнем сундуке, набитом вещами. Отец крутил пальцем у виска и подшучивал над ней.

Раиса Петровна всем соседям, да и родным рассказала байку про знакомых, которые бросили сына на произвол судьбы. Все думали, что он погиб, а он, оказывается, попросту бродяжничал. И сейчас ему негде жить, а значит, придется поселиться здесь. Кир легенды придерживался. Тетя Света причитала:

– Худенький какой, вот изверги-то.

А дядя Сережа похлопал по спине:

– Ты, парень, образование получи, а мы уж пристроим тебя, коль понадобится.

В этой большой семье было уютно и спокойно. Они любили друг друга как-то по-особенному тепло. Дядя Сережа в шутку звал Раису Петровну «мамой», а та отвечала с ехидцей:

– Да, сыночка?

И все у них ладилось. Солений закатали на зиму, вместе забор перекрасили. Кир сначала не верил, что попал в их семью. В Семью с большой буквы. Ему казалось, что все исчезнет. Лопнет, как воздушный шарик. И он боялся этого. Но утром просыпался в своей комнате, а снизу Раиса Петровна звала завтракать. И он как маленький бежал на кухню, к остальным. Кир не помнил своих родителей и не знал, что семья – это так здорово.

К концу августа дядя Сережа по просьбе Ташкиной бабушки сделал Киру документы взамен «утерянных». Наверное, через своих знакомых. Сколько он денег отдал – история умалчивает. Но у Кира появился паспорт на имя Кирилла Дубинина, медицинский полис и прочая важная дребедень, в которой он не разбирался.

Он вернулся другим. Ему было непривычно не слышать хрустального смеха воды, шепотков деревьев, просьб птиц и рассказов животных. И никто не переговаривался в голове сотней разных тональностей, как общались меж собою хранители. Зато он чувствовал что-то знакомое, но давным-давно забытое. У духов плохо с искренними чувствами. А он мог радоваться по-настоящему и по-настоящему грустить. И дрожать всем телом, когда видел рыжеволосую девочку, закусывающую губу. Она постоянно кусала губы, если волновалась. А Кир рассматривал ее издали, делая вид, будто гуляет по огороду или пялится в окно чердака.

Кир силился вспомнить прошло, те времена, когда он не был учеником хранителя; но не мог. Где он родился, как жил и почему обратился духом? Иногда он навещал старых друзей, и сначала русалки или лешие относились к нему с недоверием, но вскоре поняли: он тот же, хоть теперь и человек.

Только вот с Ташкой они так и не помирились. Зря, конечно, он тогда гадостей наговорил. По глупости. Не поверил, что вновь видит ее, рыжеволосую, тоненькую, большеглазую, и слов правильных не подобрал. Включил «защитную реакцию» – Лютый сказал, что его поведение именно так называется. А она надулась. И Кир решил тоже дуться, просто от незнания, что делать. Такое для него также было в новинку. Он же действительно ни о чем не просил! А пострадай она, а случись с ней что?! Почему она о себе не думала?! Как она не понимает, что он не на нее злился, а на себя. Что не уберег и не защитил!

По Ташке было видно: не горит желанием дружить. Когда замечала Кира – хмурилась и сбегала. Не здоровалась, не общалась. Часами просиживала в беседке и разглядывала книжицу в кожаной обложке. Что там написано? Наверняка нечто важное. А он для нее – чужой человек. Зачем она вытаскивала его из небытия?..

Ту белобрысую девчонку, Иру Смелову, наказали. Подробностей Кир не спрашивал, но оказалось, что дядя Сережа с отцом Смеловой нашел общий язык и почти сдружился. И все. Уехала она из деревни зареванная. Соседки долго шушукались, мол, отец ей по первое число всыпал. Бабушке Ташкиной Смелов-старший позвонил спустя день и долго извинялся за случившееся. Он предлагал денег или любую поддержку, а Раиса Петровна хмыкнула:

– Пристройте-ка мальчика одного в школу. По блату. Но на домашнее обучение, нам его подтянуть надо.

Парень по имени Иван уехал с родителями из деревни, продав дом. Его домовой отзывался о нем нехорошими словами и очень радовался отъезду. Отомстить за Ташку Киру не удалось, ну, да и ладно. Домовой сказал, что напоследок оставил на одежде Ивана метку, увидев которую любой другой домовой начнет ему пакостить.

В последние недели лета Кир зубрил школьную программу. Он совершенно не разбирался ни в логарифмах, ни в таблице Менделеева, а английский язык казался ему белибердой. Но учился, заставлял себя, ночами просиживал над учебниками, запоминая формулы. Начальные знания у него были, но что касается чего-то более серьезного – полный провал. Приходилось выкладываться на полную, чтобы что-то усвоить.

А среди нежити поползли слухи, будто местный парень шастает по чащобе да пытается разнюхать про хранителей или прочую нечисть. Разумеется, ничегошеньки у него не получится. Лес открывает свои тайны только тогда, когда этого хочет. Кир помнил того парня. Когда-то давно они подрались с ним из-за Ташки. Ха, тогда он называл Кира сумасшедшим, потому что тот рассказывал про русалок и цветущий папоротник. А теперь сам их искал. Не найдет. Никогда не найдет.

…Ташка уезжала поздно вечером, когда первые звезды нерешительно выступили на небе.

У Кира билось сердце. Не по-обычному (хотя к биению он так и не привык), а выскакивало из груди и куда-то рвалось.

Он так и не отважился признаться, как скучал без нее те два года, пока Ташка жила в городе, училась в школе, гуляла с друзьями.

И как он нервничал, если она не приходила на поляну этим летом, как хотел кричать, чтобы она заметила его. Но он был совсем слаб, только входил в права хранителя; и разве что веткой мог качнуть или цветок вырастить – сущий пустяк. Когда она сказала, что им незачем общаться, – в нем что-то оборвалось. Он еле справился со слабостью, не позволяя погибнуть растениям, которые оберегал. Потом она появилась на поляне вновь, но не одна. Он был готов принять друзей Ташки, но те не были ее друзьями. Они не нравились ей и раздражали его. Зато Ташка гладила траву, а ее волосы в свете костра становились медно-рыжими. Прежняя, настоящая…

Искру Кир увидел поздно. Ташка объяснила, что пожар устроил Иван, но это было неправдой. Всему виной неосторожность. Кир вовремя не приметил, не успел затушить ветром, наоборот, раздул пламя, и то начало пожирать палатку. Кир думать ни о чем не мог. Ташка пострадает! Пламя потухнет, но она обожжется. Он вырвался из своего дуба наружу, подлетел к ней, звал, умолял проснуться, теребил ослабшими руками. Пускай сгорит весь лес, но не она!

Он успел…

…Боли не было, вспышка – и все прекратилось. Духи не умирают, но исчезают, как облако пара.

…Он очнулся у озера. На душе так спокойно и легко. Зачем куда-то торопиться, к кому-то спешить? Если остаться здесь, никогда не будет плохо. Он долго-долго наслаждался покоем, но появилась какая-то рыжеволосая девочка. Она что-то твердила, суетилась вокруг. Ему не хотелось ни слышать, ни видеть ее… Кто она? Это сейчас Кир осознавал, что Ташка, но тогда она была для него абсолютно незнакомой вертлявой занозой. Что случилось дальше? Он не помнил.