Александр Мазин - Потрясатель Тверди

— Ты сам скоро умрешь, конечно, ты не боишься! — сказали другие.

— Боюсь, как не бояться! Разве я воин, чтоб искать смерть? — отвечал старик. — Но помните, было сказано:

Встал старик и пошел к желтолицым, шутил с ними, пил их вино. И полюбили они его. Миновало еще пять сестаис, подул хороший северный ветер. Собрали пришельцы свою добычу, лучшее, что было в селении: женщин, деньги, вино. И старика. Погрузили на ангун и уплыли. Селение же осталось. И стояло еще две сотни иров. И две сотни иров уходили из него отважнейшие. А потом вновь подул влажный южный ветер…»

ИЗ «ВЕЧЕРНИХ ИСТОРИЙ ТУАНА».

— Думаю, ты напрасно сказал «нет», светлорожденный, — заметила Этайа, когда Эак рассказал им о событиях ночи и своем сне.

— Он не мог поступить иначе, — сказал туор, — хотя и не знал, что сделка была нечестной.

— О чем вы?

— Мессира полагает, что ты должен был согласиться на предложение Наместника (Эак удивленно посмотрел на женщину). Хоть он и пытался обмануть тебя: то была не фэйра, а обыкновенная девочка, над которой потрудился маг. Ты ошибся. Но поступил как должно. Теперь судьба твоя — в руках Безымянного.

— А ваша?

— О нашей твой сон не говорит. Отказавшись от покровительства Наместника, ты отдал себя и нас, разумеется, на милость того, чье имя — Таг.

— Милость — неподходящее слово, — сказала Этайа. — Но выбор не так уж важен — и тот и другой служат Пути Тьмы.

— Ты говоришь о маге?

— Нет, о людях. Знак мага скрыт от меня. Но он не слишком силен…

— Да?

— …иначе наградил бы тебя безумием, — сказал туор. — Делать иллюзии могут многие! Почти каждый туор может!

— Мне приятно это слышать. Особенно то, что ты, владея магией, скрыл это от меня!

— Не обижайся, светлорожденный Эак! Моя магия сродни твоей: я воин.

— Мне ли этого не знать!

— Отец! — вмешался Нил. — Пирог с телячьим пастетом[18] стоит целое состояние. А есть его можно только горячим. Если мудрость ваша обратилась к прошлому, ее можно совместить с обедом.

Трех перемен блюд оказалось довольно для всех, кроме Нила. Нил ел за шестерых, хотя при необходимости мог не есть несколько недель. Отдав должное унфи, аргенет откинулся на спинку стула и пропел первые строки баллады о Уэнсане Отважном:

— Это ты о своей особе, сениор? — невинно спросил Нил.

— О своем животе. Или ты забыл веру Конга: музыка полезна для брюха, — ответил Эак на матросском жаргоне.

Трапезная, в далеком прошлом вмещавшая две сотни пирующих, была убрана в обычной конгской традиции. В большом двухъярусном зале Эак и его спутники были одни, если не считать слуг и только что вошедшего мальчика-разносчика.

— Время поедает эту страну, — задумчиво пробормотал аргенет.

— Да, — согласился Нил. — Пованивает мертвечиной.

— Зато каковы эти деревянные колонны! Даже моим мечом не разрубишь с одного удара.

— Дерево иногда тверже человека, — сказал Нил. — Но кухня у них отменная.

Этайа коснулась плеча туора. Биорк повернул голову и посмотрел на мальчика-разносчика. Постелив на паркет кусок ткани, он расставлял на нем деревянные фигурки.

— Сениор, — тихо сказал туор. — Обрати свой слух к маленькому резчику.

Аргенет прислушался, и глаза его засияли.

пел мальчик, не заметивший их внимания.

— Не скажу, что очарован голосом, — задумчиво сказал аргенет, — но песня хороша. Он мастер, клянусь сердцем Харута![19]

— Как всегда, ты решителен, светлорожденный, — сказала Этайа. — Нет, он не мастер. Но станет им, если воля сильных не оборвет его путь.

— Мое слово — тень твоего, светлорожденная. Ты — владычица звуков! Нил! Позови отрока!

Нил подошел к мальчику и что-то ему сказал. Оборвав пение, мальчик робко посмотрел на аргенета. Нил слегка подтолкнул его вперед.

Тщедушный, длиннорукий, крупноголовый юнец вдруг вызвал у Эака ощущение опасности. Или мальчик сам боялся его? Впервые Эак подумал о том, что тот неосознанный страх, что испытывали многие, глядя на его отнюдь не страшное лицо, может быть, происходил не из уважения к воину-аристократу. И подумав об этом, Эак еще раз удивился тому, что беспощадно-равнодушное уродливое лицо Нила совершенно не пугает слабых: детей, женщин, животных…

Между тем мальчик приблизился к столу и поклонился.

— Моим друзьям понравилась твоя песня, — сказал аргенет, стараясь, чтобы голос его звучал мягче, чем обычно. — Я хочу наградить тебя! Нил!

Гигант осторожно взял руку мальчика, перевернул ее ладонью вверх, вложил серебряный арутен и сжал пальцы. Мальчик посмотрел на него снизу вверх. Борьба чувств отразилась на его подвижном лице.

— Нет! — сказал он наконец. — Благодарю тебя, мой господин: я не достоин. Прости. Это не моя песня, — и положил на стол нечаянное богатство.

Эак усмехнулся.

— Честность и правда, — сказал он, — опасные друзья. — Мальчик задрожал. Рука Нила ласково коснулась его головы. А Эак, удивив сам себя, снял с пальца одно из золотых колец, положил на монету и придвинул к мальчику. — Высока мера искусства. Но мера чести — выше. Клянусь Рогами Тора! Будь ты моим подданным, я возвысил бы тебя, но, — добавил он с сожалением, — кто же автор?

— Не спрашивай, господин! — прошептал мальчик, и на глазах его выступили слезы.

— Позволь мне, сениор, поговорить с ним, — вмешался Нил, заметив, что Эак начинает сердиться.