Майкл Муркок - Меч и жеребец

   - В чем оно состоит? - спросил Корум. Гоффанон улыбнулся.

   - Не знаю. Это ведомо только мечу.

   - Ты меня удивляешь, Сидхи. - Джерри-а-Конель поглаживал своего кота.

   - Только не подумайте, что это предрассудок.

   Порой мы можем заглядывать в иные миры, иные эпохи - и это  время  именно

таково. Что будет, то будет. Изменить мы ничего не можем,  но  даже  смутное

ощущение грядущих судеб может оказаться полезным для  нас.  Я  должен  спеть

свою песнь, и я  спою  ее.  -  Казалось,  что  Гоффанон  пытается  в  чем-то

оправдаться. Он обратил свой взор к луне. - Но помните  -  пока  я  пою,  вы

должны молчать.

   - О чем же ты будешь петь? - спросила Медбх.

   - Я еще не знаю. В нужное время слова придут ко мне сами.  Гоффанон  стал

медленно подниматься на вершину кургана. Он держал меч обеими  руками,  так,

чтобы абрис рукояти не сходил  с  лунного  диска.  Остальные  отступили  под

деревья.

   Достигнув вершины кургана, кузнец остановился.

   Сладкие, дурманящие запахи ночных цветов, странные шорохи,  потрескивание

ветвей  и  попискивание  лесных  зверушек  полнили  собою  ночь.  Лес  стоял

непроницаемой черной стеной. Воздух  словно  застыл.  Постепенно  все  звуки

смолкли, слышалось лишь дыхание людей.

   Какое-то время Гоффанон стоял неподвижно. Вздымалась только  его  широкая

грудь. Глаза были закрыты. Затем он неспешно отметил  рукоятью  меча  восемь

сторон света.

   И началась песнь. Вот что пел Гоффанон:

   Сотню мечей отковал я Славным воителям Сидхи.  Но  из  сражений  кровавых

Только один воротился.

   Кого-то земля схоронила, Другие волной укрыты. Сто воинов вышли в  битву,

Но только один воротился.

   Обломков меча заветных На новый клинок не хватит. И без  железа  мабденов

Мечу не родиться внове.

   В славном мече Гоффанона Мабденов и Сидхи сила. Силы же нет без изъяна  -

Помни, Корум, об этом!

   Гоффанон поднял меч еще выше, раскачиваясь, словно в трансе.

   Ясная сила Солнца, Мудрость Луны туманной Сплелись в мече воедино, Участь

его предрешая.

   Страшен врагам он будет Нынешним и  грядущим,  Силой  напитанный  Солнца,

Мудрой Луной взлелеян.

   Казалось, что Гоффанон только касается острия меча,  меч  же  держится  в

воздухе сам собою.

   Корум вздрогнул, вспомнив, что он уже видел этот меч во сне.

   Имя клинку дается, - То-то враги затрепещут!  Лезвием  этим  впору  Скалы

гранитные рушить.

   Гордый клинок Гоффанона, Время  идти  к  вадагу.  Пищу  червям  могильным

Давать ты отныне будешь.

   Срок наступил для сидхи,  Срок  пришел  для  вадагов,  Страшной  кровавой

жатвы, Расплаты с врагом извечным.

   Волна озноба пробежала по телу Гоффанона, он едва не выронил меч.

   Кузнец громко застонал, но, похоже, кроме Корума его никто  не  слышал  -

странное оцепенение охватило стоявших под деревьями.

   Собравшись с силами, Гоффанон продолжил:

   Лезвие славное, клинок безымянный! Стань же  для  Корума  верным  слугою.

Черные ветры воют над Лимбом Черные ветры зовут мою душу.

   С последними словами Гоффанон  вскрикнул.  Похоже,  картина,  открывшаяся

ему, была поистине ужасна.

   Этот ли меч видел Корум во  сне?  Может  быть,  то  был  другой,  похожий

клинок? Да, лучшего оружия для борьбы с Фой Мьёрр нельзя было и придумать. Но

был ли он предан Коруму? Не мог ли он подвести его?

   Судьбы приговор исполнен - Выкован меч заветный, Рукою клинок не сломишь,

Грядущего не отменишь.

   Корум видел один только меч. Принц и сам  не  заметил,  как  оказался  на

вершине кургана. Ему казалось, что меч висит в  воздухе  сам  собой.  Лезвие

светилось то златом, то серебром.

   Корум протянул к рукояти, серебряную  руку,  но  меч  тут  же  отлетел  в

сторону. Корум протянул к нему живую руку, и тогда тот позволил взять себя.

   Песнь Гоффанона продолжалась. Начиналась она торжественным гимном, теперь

же  больше  походила  на  погребальное  песнопение.  Уж  не  звуки  ли  арфы

вплетались в эту печальную мелодию?

   Этот меч держать достоин Лишь вадаг, герой великий. В  мире  смертных  он

бессмертен. Смертен он в мирах бессмертных.

   Меч прекрасный и чудесный, Не для войн одних рожден он, И не только плоть

он ранит - Для иных то хуже смерти.

   Позабудь о Гоффаноне. Верен будь во всем вадагу. Не  увиливай  от  боя  -

Будь с врагами беспощаден!

   Рука Корума сжалась на рукояти. Ему казалось, что  этот  меч  был  с  ним

всегда. Меч был прекрасно сбалансирован, рукоять  пришлась  прямо  по  руке.

Принц стал рассматривать оружие при свете луны, поражаясь остроте  и  блеску

его граней.

   - Это мой меч, - сказал он вслух. Корум чувствовал, что он  соединился  с

чем-то давным-давно утраченным и забытым. - Этой мой меч.

   И познавшему тебя До конца храни ты верность!

   То были последние слова песни. Кузнец  открыл  глаза.  Мука  и  торжество

застыли в них.

   Гоффанон обратил свой взор к луне.

   Корум посмотрел туда же. Вид луны потряс его - огромный  серебряный  диск

заполнял собою едва ли не все небо. Ему  казалось,  что  какая-то  неведомая

сила несет его к ней.  Он  увидел  на  ней  лица,  воюющие  армии,  пустоши,

разрушенные города и выжженные поля. Он увидел себя, хотя лицо у  него  было

совеем другим. Корум увидел меч, что во веем походил на его новый клинок, но

в отличие от него, выл не белым,  а  черным.  Принц  видел  Джерри-а-Конеля,

видел Медбх, видел Ралину и не только ее - и он любил всех.

   Медбх неожиданно испугала его. Корум увидел  арфу  Дагдага,  что  тут  же

превратилась в юношу со странно золотистым телом, цветом своим  напоминавшим

саму арфу. Корум увидел огромного серого  жеребца,  некогда  принадлежавшего

ему. Где и когда это было, он  не  помнил.  Он  увидел  равнину,  занесенную

снегом, по которой скакал всадник в алой мантии, одетый  в  доспехи  вадага;

правая его глазница была прикрыта распитой повязкой,  вместо  левой  руки  у

него был металлический протез. Всадник был поразительно похож на  Корума,  и

все же это был не он - Корум сразу же понял это.

   Принц задохнулся от  ужаса  и  попытался  отвернуться  от  всадника,  что

подъезжал к нему все ближе  и  ближе.  На  лице  всадника  застыла  жестокая

улыбка. Коруму вдруг подумалось, что тот хочет убить его и, воспользовавшись