Стефан Корджи - Ночные клинки

Конан бросился на пытавшегося сохранить невозмутимость Ночного Клинка, точно тигр на добычу. Киммериец не рубил мечом и не бил кулаками. Вместо этого он сгреб жертву в охапку и потащил за собой к тому самому черному проходу, в котором исчезла Ана.

Хашдад последовал его примеру. Единственный оставшийся колдун молча взмахнул руками. Наставив копья, воины Ордена сплошной стеной двинулись вперед. Похоже, они решили справиться с пленниками голыми руками.

Волоча упирающихся предводителей Ордена, Конан и Хашдад насколько могли быстро пробирались по широкому, полутемному тоннелю. Он полого спускался в глубь земли; навстречу хлестал горячий жесткий ветер.

Воины Ночных Клинков были уже рядом. Положение, собственно говоря, было безвыходным. Неуязвимые для стали, Ночные Клинки рано или поздно сомнут варвара с кузнецом, после чего… Успеть бы перерезать себе горло!

Спуск продолжался довольно долго; по некоему странному капризу воины Ордена не торопились кидаться на Конана и Хашдада…

Наклонный тоннель закончился еще одним залом. Он оказался настолько громаден, что углы его тонули во мраке — сжатый в середине зала свет не добирался туда. Эта исполинская пещера ни в чем не напоминала роскошный и торжественный верхний храм. Здесь властвовали сталь и огонь.

Посреди зала пылал круглый очаг — не менее полусотни шагов от края до края. В очаге жарко горел огонь — языки пламени вздымались и опадали, свиваясь в диких фигурах исступленного танца. Над очагом болталась устрашающего вида железная решетка; ее поддерживали четыре прикрепленные к углам толстые черные цепи. Справа и слева от очага виднелись какие-то железные рамы, поставленные стоймя, а за очагом, на широком и длинном каменном постаменте, в окружении чего-то, сильно напоминавшего железную корону (из камня вверх торчали острые стальные клыки в рост человека из вороненой стали), Конан увидел то самое Сердце, что привиделось ему в коридорах дворца…

Громадное, наполовину вросшее в камень сердце. От него отходили толстенные, словно пальмовые стволы, аорты — пять или даже шесть, там, где у обычного человека их всего одна. Сосуды бились, пульсировали, словно в них с бешеной скоростью мчалась кровь — в такт биениям огромного сердца.

Именно от сердца, похоже, и расходилась та одуряющая вонь, от которой, по мнению Конана, можно было бы запросто отбросить копыта.

А еще киммериец увидел, что на одной из железных рам — правда, пока еще не придвинутых к очагу, — бьется, извивается и в бессильной ярости грызет железо цепей девушка-леопард Ана.

«Попалась-таки…» — мельком успел подумать киммериец, за миг до того, как воины Ночных Клинков наконец-то окружили их возле самого очага.

Конан взглянул в полные злобного торжества глаза схваченного им вожака. «Ну, и что ты смог мне сделать? — казалось, говорил этот взгляд. — Ты не можешь ни убить меня, ни искалечить, ни даже причинить боль. Здесь, в Замке, защищающее нас волшебство особенно сильно. Каждый твой удар, обрушенный на меня, сокрушит кого-то из несчастных пленников, запертых в наших тюрьмах…»

«Да, я не могу ни убить тебя, ни даже изувечить! — читалось в ответном взоре киммерийца. — Но это не помешает мне испробовать еще и это!»

Трудно сказать, что подсказало Конану единственно верное в тот миг решение. Быть может, это было даже то самое сердце, что мерно билось, отделенное пляшущим пламенем. Киммериец одним рывком вздернул внезапно обмякшего человека себе на плечо и шагнул так близко к пламени, насколько позволял жар.

— Эй, еще шаг — и он полетит туда!

Голос варвара звучал настолько свирепо, что никто даже не усомнился в том, что киммериец исполнит свою угрозу.

Это подействовало. Воины остановились в неуверенности, косясь на последнего из тройки хозяев-колдунов Ордена, оставшегося на свободе. Несколько мгновений тот, верно, колебался — однако затем резко вскинул обе руки вверх. Пленники Конана и Хашдада разом тонко завопили от ужаса.

Копейщики шагнули вперед.

— Да будьте вы все вовеки прокляты! — взревел Конан так, что, казалось, от его крика заколебалось даже пламя в огромном очаге. Киммериец легко, словно крысу, швырнул вопящего человека в огненную пасть и шагнул навстречу врагам, готовый, несмотря ни на что, драться до последнего. Его примеру последовал Хашдад.

У брошенных в пламя еще хватило сил подняться и, оглашая зал дикими воплями, в которых не осталось ничего человеческого, сделать несколько шагов к краю огненной купели. Чудовищные фигуры, распялив охваченные пламенем руки, качаясь, поднялись было среди пляшущих рыжих языков — и рухнули. По капищу пополз отвратительный запах паленого. Однако Конану было уже не до этого — потому что воины Ордена со всех сторон обрушились на него…

Первого Конан с легкостью перебросил через себя, швырнув в огонь. Второй попытался ткнуть его мечом — Конан перехватил кисть воина в воздухе, резко крутнул — кость захрустела, человек дико завопил, и северянин, вцепившись в ослабевшую руку, ударил мечом, точно своим собственным. Воин, совершенно не ожидавший атаки, не успел ни защититься, ни хотя бы просто отшатнуться. Клинок вошел точно в горло несчастного; тело обрушилось на пол.

Варвар торжествующе расхохотался. Ему казалось, он нашел управу на неуязвимых и непобедимых мечников. Заклятье не защищало их от оружия своих, до тех пор, пока эфес оставался в руке воина Ордена. Если бы Конан сам взял клинок в руку — его врагов защитило бы чародейство. Однако сейчас заклятие было бессильно.

Человек в руках киммерийца болтался, словно тряпка — от боли он лишился чувств; однако, разумеется, драться таким образом с опытными фехтовальщиками долго было невозможно. Киммериец сразил еще троих, прежде чем на него навалились со всех сторон. Ревя, словно бешеный горный медведь, Конан трижды расшвыривал воинов Ордена, тела одно за другим летели в огонь… Он не остановился даже при виде того, что к горлу уже связанного Хашдада приставили острый нож и чей-то гнусавый голос предложил киммерийцу сдаться, поскольку если он этого не сделает, его друга немедленно прирежут. Конан даже не повернул головы. Впереди была смерть, одна только смерть, и если Хашдад умрет от быстрого и милосердного удара кинжалом в горло — это будет очень хорошо. Потому что в противном случае — муки и пытки, вынести которые не в силах смертного человека.

Конан успел отправить в огонь еще пятерых, прежде чем его все-таки сумели сбить с ног. Он еще пытался бороться, но сверху на него навалилось слишком много людей. Даже громадная сила северянина имела свои пределы. Ременные петли одна за другой охватывали его руки и ноги, и вскоре он оказался спеленут, словно новорожденный младенец.