Вероника Рот - Дивергент

– Как ты очнулся? – требую я.

Он поднимает голову, и я взвожу курок, выгибая бровь.

– Бесстрашные лидеры... они оценили мои результаты и убрали меня из моделирования, – говорит он.

– Потому что они поняли, что ты и так убийца и не станешь возражать против убийства еще пары сотен человек сознательно, – произношу я. – А в этом есть смысл.

– Я не... убийца!

– Никогда еще я не встречала Искреннего, который был бы таким отъявленным лгуном.

Я по-прежнему направляю пистолет ему в голову.

– Где компьютеры, которые управляют моделированием, Питер?

– Ты не хочешь стрелять в меня.

– Люди склонны переоценивать мой характер, – говорю я спокойно. – Они думают, что раз я маленькая, или девушка, или Стифф, я не могу быть жестокой. Но они ошибаются.

Я сдвигаю пистолет на три сантиметра влево и стреляю в его руку. Его крик заполняет коридор. Кровь начинает хлестать из раны, и он снова кричит, упираясь лбом в землю. Я возвращаю пистолет к его голове, игнорируя чувство вины, засевшее глубоко в груди.

– Теперь, когда ты осознал свою ошибку, – продолжаю я. – Я дам тебе еще один шанс сказать мне то, о чем я спрашивала ранее, или я прострелю тебе что-нибудь похуже.

Еще одна вещь, на которую я могу рассчитывать: Питер не самоотвержен. Он поворачивает голову и вперивает в меня свой горящий взгляд. Его нижняя губа зажата зубами, его трясет, когда он выдыхает. И когда вдыхает. И снова выдыхает.

– Они услышат, – выплевывает он. – Если ты убьешь меня, они услышат. Я расскажу тебе, только если ты вытащишь меня отсюда.

– Что?

– Забери меня... ох... с собой, – говорит он, морщась.

– Ты хочешь, чтобы я взяла тебя, – проясняю я, – человека, который пытался меня убить... с собой?

– Именно, – стонет он. – Если ты действительно хочешь узнать то, о чем спрашиваешь.

Это звучит, как будто у меня есть выбор, но это не так. Каждую минуту, которую я трачу, пялясь на Питера, раздумывая о том, как он появлялся в моих кошмарах, о том, сколько вреда он мне нанес, десятки членов Отречения умирают от неконтролирующей свое сознание Бесстрашной армии.

– Ладно, – говорю я, практически задыхаясь от своих слов. – Ладно.

Я слышу у себя за спиной шаги. Не опуская пистолет, я бросаю взгляд через плечо. Отец и остальные направляются к нам. Папа снимает рубашку с длинными рукавами. Под ней он одет в серую футболку. Он приседает рядом с Питером и перевязывает рубашкой его руку. Вытерев тканью кровь, бегущую по руке Питера, он поднимает на меня глаза и спрашивает:

– Было так необходимо стрелять в него?

Я не отвечаю.

– Иногда боль ради высшего блага, – спокойно говорит Маркус.

В своем сознании я вижу, как он стоит перед Тобиасом с ремнем в руке, и слышу его голос. Это для твоей же пользы. Я смотрю на него несколько секунд. Неужели он действительно в это верит? Это звучит, как слова Бесстрашного.

– Идемте, – говорю я. – Поднимайся, Питер.

– Ты хочешь, чтобы он шел? – спрашивает Калеб. – Ты рехнулась?

– Я что, подстрелила его в ногу? – произношу я. – Нет. Значит, он идет. Так куда нам идти, Питер?

– Стеклянное здание, – стонет он. – Восьмой этаж.

Он указывает на дверь. Я иду на звук реки и синее свечение Ямы. Я никогда не видела, чтобы она была так пуста. Я осматриваю стены в поисках признака жизни, но не вижу никаких движущихся или стоящих в темноте фигур. Я держу свой пистолет в руке и начинаю путь к стеклянному потолку. Пустота заставляет меня дрожать. Она напоминает мне бесконечные поля в моих кошмарах о воронах.

– Что заставляет тебя думать, что у тебя есть право стрелять в кого-либо? – спрашивает отец, следующий прямо за мной по дороге.

Мы проходим татуировочный зал. Где теперь Тори? А Кристина?

– Сейчас не самое подходящее время для дебатов об этике, – отвечаю я.

– Сейчас идеальное время, – парирует он, – потому что вскоре у тебя будет новая возможность подстрелить кого-нибудь, и если ты не поймешь...

– Не пойму чего? – говорю я, оборачиваясь. – Того, что каждую секунду моего промедления очередной Отреченный погибает, а Бесстрашный становится убийцей? Я это понимаю. Теперь твоя очередь.

– Существуют более верные способы.

– Почему ты так уверен, что что-то знаешь об этом? – говорю я.

– Пожалуйста, прекратите ругаться, – обрывает нас Калеб, в его голосе осуждение. – У нас сейчас есть гораздо более важные вещи, о которых надо позаботиться.

Я продолжаю подниматься, мои щеки горят. Несколько месяцев назад я бы не посмела огрызаться на собственного отца. Даже несколько часов назад я бы не посмела этого делать. Но что-то изменилось, когда они застрелили мою маму. Когда они забрали Тобиаса.

Я слышу, как пыхтит и отдувается отец, перекрывая даже звук воды. Я забыла, что он старше меня, и что на его форму уже влияет вес тела. Прежде чем подняться по металлической лестнице, ведущей к стеклянному потолку, я стою в темноте и смотрю на стены Ямы, освещенные солнцем. Я слежу за тем, как тень движется по стене, и считаю, пока не появляется следующая. Охранники делают обход каждые полторы минуты, потом двадцать секунд стоят и снова двигаются дальше.

– Там люди с оружием. Когда они увидят меня, сразу же убьют, если у них получится, – спокойно объясняю я отцу. Я нахожу его глаза. – Я должна позволить им сделать это?

Он смотрит на меня несколько секунд.

– Иди, – говорит он. – И да поможет тебе Бог.

Я осторожно поднимаюсь и останавливаюсь только тогда, когда моя голова уже практически становится видна. Я жду, наблюдая за движущимися тенями, и когда одна из них останавливается, я шагаю вверх, прицеливаюсь и стреляю.

Пуля не попадает в охранника. Она разбивает окно за его спиной. Я стреляю вновь и наблюдаю, как пуля со звоном попадает в пол. Слава Богу, стекло пуленепробиваемое, иначе бы я уже разбилась насмерть.

Один охранник падает. Я глубоко вздыхаю и кладу руку прямо на потолок, всматриваясь сквозь стекло, чтобы увидеть свою следующую цель. Я наклоняю пистолет и стреляю в охранника, бегущего ко мне. Пуля попадает ему в руку. К счастью, это рука, которой он стреляет, поэтому он опускает пистолет и роняет его на пол.

Мое тело трясет, я залезаю в стеклянную комнату и хватаю упавший пистолет, прежде чем солдат успевает добраться до него. Пуля со свистом проносится мимо моей головы, так близко, что волосы начинают покачиваться. Мои глаза расширяются, я закидываю правую руку на плечо и, не обращая внимания на жгучую боль во всем теле, трижды стреляю себе за спину.

Каким-то чудом одна из пуль попадает в охранника, а мои глаза наполняются слезами от боли в плече. Я только что разорвала шов. Я полностью в этом уверена.