Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

Унтц-Гаки испуганно перебирал лапами, выгибался. Они погружались.

Здесь, без тумана и ряски было отчетливо видно снующих змей, рыбин,

странных существ с множеством конечностей, о которых Авенир и не читывал в

своих книгах. Глянул вниз, голова закружилась от волнения. Под ними зияла

бездна, глубоко внизу шевелилось что-то огромное. Проплыл гигантский змей, волнистый гребень колыхался из второны в сторону. Существо повернуло шею, на

людей уставился выпученный глаз с раздвоенным зрачком. Животное издало звук, похожий на рев трубы, поплыло дальше, не желая останавливаться из-за подобной

мелочи.

Офелия ловко сновала между пузырями, то подгоняя, то уводя в сторону.

Пармен украдкой подглядывал за болотницей, явно оценивая не только умение

плавать и ворожить. Она со смехом резвилась на глубине, проплывая рядом, мельком демонстрируя все свои прелести, иногда кокетливо пощипывала цыгана.

Пузыри задуло в грот, потянуло вверх. С плеском выбросило на берег.

Мужчины кубарем прокатились по твердому, ободрали ладони и колени. Вскочили, Авенир потянулся за посохом. Ралисту вспыхнул, освещая пещеру. Болотница

смотрела испытывающе, красные волосы гладко уложились и не блестели.

Волхв огляделся, красноватые стены были изрезаны письменами, кое-где

вдавлены изображения, на мраморном полу сгрудились разломанные статуи.

– Что это за место?

Болотница пожала плечами:

– Пещера. Здесь должны быть камни. Раньше я их видела.

Марх вмешался:

– Ну, чего застыли? Пойдем. А то парню жениться не терпиться. Волхв, где тут

этот янтарь? Я уже кирку себе отыскал.

Авенир помолчал, мотнул посохом. Ралисту засиял ярко, Офелия прикрыла

огромные глаза. В воздухе остался искрящий круг со знаками, линиями, резами.

Чаровник повел рукой:

– Туда.

Воины исчезли в темноте. Муравит неуверенно семенил по мраморному полу

– непривычно ощущать под лапами скользкую землю, да еще после необычного

подводного путешествия. Пармен ступал взволнованный, нервно поправлял рукава.

Марх похвалил:

– Справно выдумал, Нир. Чуть цыгана на кикиморе не женили.

Авенир ступал молча, насупился. Пармен мотнул головой:

– Нехорошо это. Не по чести.

Тарсянин возмутился:

– Какая честь? Ты утопнуть хотел? Анцыбулом перекинуться?

Пармен закусил губу:

– Нет. Но так неправильно. Чистую душу обманули. Подло.

– И чего ты хочешь?

Цыган в нерешительности остановился. Руки дрожали, на глазах проступила

влага:

– Я вернусь.

Марх удивленно воскликнул:

– Что?

– Да. Объясню, извинюсь. Не могу я так… С девицей.

Сабельщик гаркнул на волхва, схватил Нира за грудки, сильно затряс:

– Чего молчишь, рекрут! Снимай наваждение. Не видишь, околдован.

Авенир вздохнул:

– Это не чары. Это глубже.

Поворотился к юноше, положил руку на плечо:

– Иди, цыган. Даст Высший, свидемся.

Пармен мигом скрылся в коридоре. Марх спросил:

– Зачем отпустил?

Волхв прищурился, вглядываясь вдаль коридора:

– Офелия привела нас к цитадели Зуритая, сама не ведая. Видать этот зал был

для мытья, соприкасался с подземными водами. Низ размыло и стена обвалилась.

Про комнату забыли, мыться – не жрать, можно и без этого прожить. А дверь в

конце коридора завалили. Мы в логове проклятого.

Сабельщик возмутился:

– Отпустил зачем?

Авенир снисходительно посмотрел на Марха:

– Пусть идет, влюбленные в бою негодны. А вместо жертвы огнистым турмам

тебя скормим.

Уперлись в крохотную кедровую дверцу. По косякам вырезаны узоры,

изображены столы, яства, нарисованы захмелевшие пирующие.

Марх осторожно надавил. Дверь не шевельнулась. Сабельщик навалился всем

телом. Потом, забыв об осторожности, разбежался, наддал плечом и скорчился на

полу. Корка, покрывавшая рану, лопнула, по плечу потекла алая струйка, срываясь

частыми каплями с локтя, те падали и взрывались о холодный мрамор.

Авенир направил посох в сторону безмолвного стража. Сорвавшаяся молния с

треском прожгла дерево, громыхнула, разбив завал.

В зале тускло мерцали светильники, запах гнили и отходов забивал нос, душил. Роями носились жирные зеленые мухи, облепляли мертвые тела, лизали

разложившуюся плоть, в которой копошились толстые белые черви. Волхв

осторожно шагнул. В тишине слышались стоны, пустые глаза страдальцев

безучастно следили за новенькими. Авенир почувствовал, как его тронули за сапог, вздрогнул. В каше из тел на парня смотрела обезображенная девочка, на

измазанном лице искаженная улыбка, глаза мутные, с зеленоватыми белками. Она

едва открывала рот, просила еды. Волхв начал было снимать котомку, чтобы

достать кусок рыбы, но тарсянин перехватил руку:

– Ты что, не видишь? Ей незачем есть.

Авенир с отвращением и ужасом увидел белеющий позвоночник. Он

оканчивался под грудиной, из рваной дыры тянулись лохмотья кишок, сосудов, свисали обрывки желудка. Сдерживая подкативший к горлу ком, акудник

прошептал:

– Почему она еще жива?

Комната заполнилась шепотом, тела что-то говорили, булькали, стонали.

– Это проклятое место, – хрипнуло скорчившееся на столе тело, – Здесь всегда

мрут, но никогда не умирают. Демонам нужна сила, они питаются нашими

страданиями, не давая душе освободиться. Заставляют гнить в этих никчемных

телах.

Труп повернулся и, не удержавшись, плюхнулся на пол. Уже не обращая

внимания на странников, лежал, упиваясь болью. Путники принялись искать

выход. Идти приходилось по трупам, ноги проваливались в грудные клетки, разбивая тухлые кости, вонючая жижа поднималась до колена, заливалась в сапоги.

Тела обреченно вздыхали, бессильно проклинали странников, проклинали Зуритая, проклинали день своего рождения, просили у богов смерти.

– Странно, – шептал про себя Авенир, – быть мертвым, и в то же время, живым.

– А что, – ухмыльнулся Марх, – ведь и в царстве живых есть мертвые. Или, если точнее – полуживые. Прокаженные, например. Им что здесь, что на белом

свете. Я думаю, что есть третье царство. Ну, есть царство живых, есть царство

мертвых. А есть значит и пограничное.

– В каком же лучше? – Волхв смотрел серьезно, задумавшись.

Тарсянин нахмурился:

– Лучше быть живым, либо мертвым. Так все ясно. А этих, э-э-э, полумертвых-

полуживых, нигде не любят. Они, как дезертиры, неясно куда сиганут – туда, или

сюда. Например, наши упыри.

– Что это у тебя? – волхв указал на плечо.

От раны расползалась сеть мелких черных полосок. Линии, вторя сердечным

ритмам, вздрагивали, с каждым ударом становились чуть толще, чуть длиннее.

Авенир пригляделся. Края царапин и порезов раскраснелись, на крупных ранах из

под коросты выделялся гной, текла сукровица. Назойливые мухи, заметив свежую

кровь, припадали к ранам, сабельщик отгонял, но насекомые не обращали

внимания на его усилия.

Акудник протянул посох, стал бормотать заклинания. Ралисту светился

лениво, слабый луч еле скользил по телу, заживляя маленькие царапины и стягивая

крупные.

– Надо искать выход, надолго тебя не хватит.

Тарсянин обреченно вздохнул:

– Видно, нам пришел конец. Мы в поганой яме, сюда есть только вход, но нет

выхода.

Марх злобно сплюнул, повысил голос:

– Не так я желал умереть. В бою, в семье, на переправе – где угодно, но только

не в навозной куче.

Авенир попытался, чтобы его слова звучали бодро, хотя голова закружилась, во рту ощутил кислую горечь:

– Давай искать. Раз есть вход, значит и выход будет.

Тарсянин горько усмехнулся:

– Ты не заметил? Мы никуда не идем, стоим на месте. Только кажется, что все

двигается. Вон тот стол, вон та девочка. Это магический капкан, мертвая плеть.

Отсюда не выбирались даже великие маги, не то, что мы.

Волхв умолк, с рвением метнулся в сторону. Он шел и бежал, перелезал через

кучи тел, весь покрылся слизью и мертвечиной. В лиловом тумане видно было не

дальше вытянутой руки. Когда остановился, запыхавшись, услышал голос:

– Ну что, нашел что-нибудь? А я даже с места не двинулся.

Марх сидел на каменном столе, где раньше лежал разговорчивый мертвяк.

– Чур, это мое место будет. Не желаю с вами в куче червей гнить. Меня будут

поедать самые достойные… э-э-э, мухи. Ты бедро поранил.

Авенир посмотрел на ногу. Кожа надрезана, краешки разошлись, алеет мышца.

Присыпал зельем, ощутил жжение. Края ранки расширились, надрез пошел в

стороны. Один край достал до пятки, второй, пройдя кривой линией по торсу, вывернул на шею, скользнул за ухом и исчез под обручем. Полоска почернела, от

нее по телу расползались гнутые чернявки – такие же, как на плече Марха.

Чаровник ощутил, как силы его оставляют, внутри все болело, спина покрылась

липким холодным потом.