Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

Откуда ни возьмись, появился Пармен. Глаза светятся радостью, лицо

зарделось – похож на факел в темной пещере. На шее, на веревке из болотной

травы болталась ракушка. Увидел Авенира с Мархом, стоявшего рядом со столом

Унтц-Гаки:

– Отпустила!

Заметив печаль друзей, остановился:

– Офелия сказала, что могу идти, приду, когда найду камень, а ей другого не

надо, будет ждать. Говорит, благо, могу и двести лет в девках. А вы что сникли?

Волхв дрогнул:

– Мы в поганой яме. Ловушка древних магов. Выхода нет. Скоро ты начнешь

разлагаться, раны покроются черной плесенью, кости станут хрупкими и

сломаются от собственного веса. Будешь лежать и гнить вечно.

Пармен осмотрелся. От вида стало тошно, его вывернуло, когда

приподнимался, сапог попал на чью-то руку, каблук перекатился по сгнившим

пальцам и цыган грохнулся в едкую сопливую жижу, подняв фонтан клейких брызг.

Барахтаясь, поднялся, желудок старался выскочить наружу, внутри болело.

Поспешно отерся, брезгливо смахнул остатки чьих-то кишок.

Волхв покрылся пятнами, сжал посох. Ралисту едва мерцал, истончающаяся

струйка света перетекала по ранам, но сил не хватало затянуть даже мелкие

царапины. Он обреченно покачал головой:

– Буденгай предупреждал, что магия здесь не имеет влияния. Вся наша сила

уходит вглубь, питает проклятого короля. Корво – счастливчик, умер в бою.

Наверное, сейчас уже в Пиреях с толстяком квас распивают. А мы здесь будем

очень долго.

Марх мрачно качнул головой, голос был тяжелым, хриплым:

– Корво еще в пути. Если у нас в Глинтлей… когда он был, попасть трудно, то

в Пиреи вообще невозможно. Да и похоронен не по обычаю, тело сжигать надобно, а не закапывать.

Пармен удивленно смотрел, то на одного, то на другого, иногда взирал на

приникшего муравита:

– Вы что такие мрачные? Выход искали?

Тарсянин лежал на каменном пьедестале, закрыв глаза, кивнул на волхва:

– Вот. Искал, бегал. Только разлагаться начал. Глянь на свои раны, тоже небось

трупачами покрылся. Он просто поцарапался, а ты уже искупаться успел.

Цыган осмотрел руки, заглянул под рубаху:

– Все чисто. А выход я найду.

Авенир заметил, что, и вправду, Пармен не гниет, не покрывается пятнами, даже ранки чистые, подернулись корками, а мелкие и вовсе затянулись.

Превозмогая боль и тошноту, спросил:

– Как ты найдешь выход?

Пармен оживился:

– Я знаю, надо увидеть то, что непохоже на все остальное. Освободите столик.

Он осмотрел каменное изваяние. Руки ощупывали каждую закорючку,

загогулину, пальцы скользили по изображениям. Марх с иронией смотрел на

цыгана, хмыкнул, когда тот, зажмурившись, погрузил пятерню в жижу. Наконец, нащупал выступ, потянул. Внизу что-то щелкнуло.

Пармен встал, оттряхнул ладони.

– Вот, теперь надо толкать.

Все четверо уперлись в глыбу. Было тяжело, ослабевшие суставы хрустели, потом пошло по слизи, камень понемногу сдвигался. После изнурительного

толкания раздался щелчок. В полу на месте, где раньше стоял камень, появилось

отверстие. С краев начала заливаться слизь, проваливаться гнилые кости.

Марх оживился, с запалом, но еще тихо крикнул:

– Эй, надо спускаться! Я не хочу ползти по тухляку!

Пармен подался было к яме, но на плечо легла серая высохшая рука. Авенир

покрылся пятнами, глаза потускнели и ввалились, лицо осунулось и похудело. Едва

шелестящим голосом произнес:

– Не смейте… Туда… Умрем.

– Но как?

Волхв, шатаясь, схватил одной рукой Пармена, другой тарсянина, с нажимом

сказал:

– Держитесь. Лезть… нельзя.

Сабельщик с цыганом переглянулись, акудник не зря чего-то опасается.

Затащили его на камень, сами сели сверху, муравит жвалами осторожно держал

хозяина, не давая обмякшему телу выскользнуть. Течение усиливалось, пол

прогнулся в воронку. Полуживая масса из плоти, гнили и слизи с шумом скользила

по мрамору, с бульканьем проваливаясь в слив. Авенира с муравитом захлестнуло

до подбородка, Пармен и Марх изо всех сил держали парня, Унтц-Гаки вцепился в

камень, неподвижно застыл, держа голову над вонючим потоком.

Руки слабели, дрожа от напряжения. Марх едва удерживал волхва, в голове

бил гонг, удары сердца глушили, дышать невозможно. Склизское обмякшее тело

держать тяжело, а тут еще вонь разложений душит и щиплет глаза.

Наконец, поток иссяк. Мраморные плиты сдвинулись, пол выровнялся. Герои в

бессилии упали на холодный мрамор. В выпиравших из стен чашках горели

жирники, в зале посветлело. Пармена снова вывернуло. Марх спиной прислонился

к каменному столу, хрипло дышал, зажимал больное плечо. Волхв лежал ничком, раскинув руки, не двигался. Вся одежда пропитана тухлятиной – от запаха бы

удавились без задних мыслей, но за все время привыкли. Так что, когда масса

пошла, а вся гниль вскрылась и выплескивалась в воздух, было уже терпимо. Через

минуту волхв очнулся, к горлу подкатил горький комок. Полоскало долго и

нещадно, парень всхлипывал от боли, с непереваренными кусками рыбы выходила

и кровь. Поднялся зеленый, сероватые пятна уже сходили, взгляд был хмурым, измученным, но здоровым. Подошел к Марху, протянул посох. Тот вспыхнул, огненные струи полосонули по ране, но не жег, а лишь иссушил гниль, очистил от

черных тонких змей. Сам ощупал пояс, достал траву, та осталась нетронутой.

Поморщившись сунул в рот, принялся жевать сухую горькую массу. Небольшое

брение приложил к раненому плечу, остальное проглотил:

– Бегом отсюда. Не знаю, насколько открыта ловушка и не желаю здесь

оставаться.

Странники встали, побрели по залу. Авенир ухватился за слипшуюся шерсть, опирался на Унтц-Гаки. Исконный зал раньше, по-видимому, был кухней. Стояли

жаровни, печи, пустели шкафы и заимки. Марх глянул на цыгана:

– Пармену-то меньше всех досталось. И шуриков крутанул с берегиней, и

мертвечины не хлебнул. А вот мы с рекрутом наелись… До зимы хватит.

Авенир пробурчал хрипло:

– У него пояс здравицы. Сам выбрал в пещере у мага-затворника.

Пармен удивленно покосился на ремень. Обычная полоса выделанной кожи, конечно явно благородное изделие, но чтобы еще и с волшбой! Хотя орлиная

пряжка может что-то вмещать…

Марх скрипнул:

– То-то я зрю, что царапины быстро затягиваются. Даже у перевертня так не

бывает.

Цыган удивился:

– Нир, а у тебя же наруч! Что он делает?

Волхв перебирал ногами, упорно молча. От травы во рту все жгло, горечь

невыносимая, но телу стало легче. Ноги переступали уверенно, а сердце бухало

чаще. Пармен повторил вопрос. Авенир огрызнулся:

– Не знаю. Но Корво шелом не помог. Идем, богиня Мокошь заждалась мести.

Позади булькнуло. Марх обернулся. Из щелей плит просачивался мутный

кисель. Сабельщик гаркнул:

– Быстрей, улитки. Мертвяки возвращаются.

Герои ускорили шаг. Авенир смотрел вглубь зала. В тени дорогим деревом

краснела дверь. Внутри что-то смутилось, рвалось в сторону от выхода, хотя разум

твердил – беги, дурень. Волхв остановился, на душе был сумбур. Друзья

остановились. Марх тряхнул акудника. Видение рассеялось, Авенир прошептал:

– Туда… нельзя. Капкан, сгинем.

Тарсянин заорал, краем глаза видел, как из дыры толчками выплескиваются

трупные куски:

– Куда?

Волхв помотал головой.

Пармен ткнул пальцем:

– Вон в ту стену. За мной.

В три прыжка он приблизился к каменной преграде, с разбегу влепился в

стену и исчез. Сабельщик удивленно мотнул головой, ноги уже несли в

спасительную гавань. Напоследок втемяшились Авенир с Унтц-Гаки.

Глава 34. Буря

Глаза слепило, герои плюхнулись в кучу песка и покатились к низине холма.

Пармен, кувыркаясь, втемяшился в разрушенную колонну, расквасил нос. Марх, хоть и был слаб, с головокружением справился, налетел на сухой куст. Чуть погодя

появился волхв, прокатился на брюхе, содрав ладони и продрав штаны. Унтц-Гаки

только коснувшись песка, ушел под землю, вылез уже возле соратников, пережевывая пойманную в грунте живность.

Над ними высоко-высоко зловеще алел темный купол. То здесь, то там земля

прорывалась, из глубины с треском вылетали огненные фонтаны. В воздухе

взрывались снопы искр, колонны грохотали, разбивались на крупные осколки.

– Где мы?

Пармен глубоко дышал, рот был открыт, по лицу текли струи, срывались

крупными каплями в песок. Сам раскраснелся, рубаха прилипла к телу. Слизь на

сапогах высохла и цыган счищал ее прутком.

Марх приподнялся, от сухого жара ему стало лучше – вся зараза уйдет через

пот, а раны скорее покроются защитными корками. Сабельщик хищно озирался, за

каждой кучей виделся враг:

– Постарался проклятый! Сколько сил потратил, чтобы воссоздать царство

Азмодая.

– Мы в Тартаре? Енноме? – Авенир через силу сдерживал дрожь.