Натан Лонг - Проклятие Валнира

— Эрих фон Эйзенберг, новообращенный рыцарь ордена Скипетра. Убил виконта Олина Марбурга на дуэли.

Альбрехт поднял бровь:

— Оскорбление было серьезным?

— Виконту было всего пятнадцать.

— А-а.

Следующим был тильянец.

— Джано Остини. Арбалетчик-наемник. Крал имперские ружья и продавал их чужеземцам.

Альбрехт кивнул и перешел к толстяку, который отказался назвать свое преступление. Сержант с отвращением оглядел его:

— Густав Шлехт, хирург. Обвиняется в насилии над человеком, который приносил в лагерь еду.

Альбрехт поднял глаза:

— Не понимаю.

Сержант замялся:

— Он… э-э… обесчестил и убил дочь фермера, у которого находился на постое их отряд.

— Какая прелесть.

Они оказались прямо напротив Райнера. Альбрехт и капитан пикинеров окинули его холодным взглядом. Сержант гневно глянул на него.

— Райнер Гетцау, стрелок. Самый отъявленный из всех. Колдун, который убил святую женщину и призвал мерзких демонов в лагерь. Не знаю, что и сказать, милорд. Все прочие преступны, но этот… он враг.

— Чушь, — сказал капитан пикинеров. Он заговорил в первый раз. Голос его звучал как скрип гравия под колесами. — Это не хаосит. Я бы почувствовал.

— Ну конечно, — согласился Альбрехт.

У Райнера отвисла челюсть. Он был изумлен.

— Но… но тогда, милорд, обвинения против меня должны быть беспочвенны. Если вы знаете, что я не колдун, тогда понятно, что эти существа были призваны не мной, и…

Сержант пнул его в живот:

— Молчать! Ты, ублюдок!

Райнер согнулся пополам, хрипя и хватаясь за живот.

— Я читал ваш отчет, сэр, — невозмутимым тоном сказал Альбрехт, — и я ему верю.

— Значит… вы меня отпустите?

— Думаю, нет. Из него следует, что вы гораздо более опасны, чем если бы и правда были колдуном. Вы жадный дурак, готовый продать родную землю, отдать ее на разорение.

— Господин, умоляю вас. Может, я пару раз принял неверное решение, но если вы знаете, что я невиновен…

Альбрехт фыркнул и отвернулся:

— Капитан?

Старый капитан усмехнулся:

— По мне, так они все вместе и гроша не стоят.

— Боюсь, на данный момент других у нас просто нет.

— Значит, пора приступать, не так ли?

— Несомненно, — Альбрехт повернулся к сержанту. — Приготовьте их.

— Есть, сэр. — Он подал знак охранникам. — Заприте их. Всех, кроме этого. С орочьим сердцем.

— Я не орк! — сказал Ульф, когда стражники затолкали Райнера и всех остальных в тесную железную клетку у левой стены. Еще двое увели Ульфа в дальний конец помещения, где ждал человек в кожаном переднике. Стражники били Ульфа по ногам, пока он не опустился на колени, затем распластали его руку на деревянном столе.

— Что вы делаете? — встревоженно спросил гигант.

Один из стражей приставил копье к его шее.

— А ну, тихо!

Человек в переднике достал из огня раскаленное клеймо. Оно было в форме молота.

Глаза Ульфа расширились.

— Нет! Вы этого не сделаете! Это нечестно!

Он начал отчаянно вырываться, подбежали остальные стражники и скрутили его.

Тот, что с копьем, уколол его пару раз:

— Успокойся.

Палач прижал клеймо к его руке. Зашипела обожженная плоть. Ульф завопил и потерял сознание.

От сладковатого запаха горелого мяса Райнеру стало нехорошо.

— Так, — сказал сержант, — следующий.

Райнер едва сдерживал дрожь. Рядом с ним Оскар, артиллерист, плакал, как ребенок.

Райнер проснулся от дикой боли с тыльной стороны ладони и ощущения чего-то холодного на щеке. Он открыл глаза и увидел, что лежит на каменном полу пыточной. Очевидно, он тоже вырубился, когда его клеймили.

Кто-то пнул его по ногам. Сержант.

— Поднимайся, колдун.

Приказ было трудно понять. Казалось, его разум существовал отдельно от тела — как воздушный змей на длинной веревке. Мир словно закружился вокруг него за толстой стеклянной стеной. Он попытался встать и даже на какой-то миг подумал, что уже стоит, но, когда смог снова сосредоточиться, сообразил, что все еще лежит на полу и боль тяжелой волной ходит по руке.

— Смирно, болван! — заорал сержант и снова пнул его.

На этот раз устоять получилось, хоть и не без труда, и он присоединился к остальным в неровном строю перед Альбрехтом и капитаном. У каждого узника на руке был уродливый вздувшийся ожог в форме молота. Райнер сдержал порыв взглянуть на свое клеймо. Ему просто не хотелось это видеть.

— Сержант, — приказал Альбрехт, — выдайте хирургу бинты, пусть он перевяжет им раны.

Палач в кожаном фартуке достал какую-то мазь и бинты и передал Шлехту. Толстый хирург сначала смазал и перевязал свой ожог, потом занялся остальными.

— Вот, — сказал Альбрехт, пока он работал, — мы взяли вас под контроль и теперь можем продолжать.

Райнер беззвучно выругался. О да, они взяли его под контроль. Заклеймили на всю жизнь. Знак молота говорил всем и каждому, что его носитель — дезертир и может быть безнаказанно убит.

— Я здесь, чтобы предложить вам кое-что, чего вы не имели, к примеру, еще час назад, — продолжил Альбрехт. — Выбор. Вы можете послужить своему императору в ходе весьма важной миссии, а можете встретить свою судьбу сегодня же вечером на виселице.

Райнер выдохнул проклятие. Сегодня вечером! Он же собирался бежать в полночь. И вот теперь враги украли у него даже эту возможность.

— Шансы выжить при выполнении миссии малы, должен вас предупредить, зато награда в случае успеха велика. Вы получите столько золотых крон, сколько весите сами, к тому же с вас снимут все обвинения.

— Толку-то, учитывая, что вы нам дали уже, — проворчал Халс, демонстрируя обожженную руку.

— Император ценит вашу службу так высоко, что мудрецу из ордена Света будет приказано удалить клеймо, если вы вернетесь с победой.

«Звучит слишком уж хорошо», — подумалось Райнеру. Похоже на то, что он сам мог сказать, собираясь смошенничать.

— И что там за работа? — мрачно спросил Павел.

Альбрехт усмехнулся:

— Хотите поторговаться? О целях мисси узнаете, если согласитесь. А теперь, господа, каков будет ваш ответ?

Узники явно колебались, но один за другим кивали или говорили о своем согласии. Райнер мысленно проклинал Альбрехта. Выбор, называется. Какой тут выбор? С этим клеймом Райнер более никогда не сможет свободно передвигаться по Империи. Стояла ранняя весна — какое-то время еще можно носить перчатки, а вот летом он будет выделяться, как овца в волчьей стае. И никогда не вернется в любимый Альтдорф, к картежным столам, забегаловкам, театрам, собачьим ямам и борделям — туда, где он чувствовал себя как дома. Даже если бы побег удался, ему пришлось бы покинуть Империю навсегда. А теперь, когда Альбрехт перенес казнь с завтрашнего утра на сегодняшний вечер и тем самым угробил его единственный план, даже эта непривлекательная перспектива оказалась прикрыта.