Степан Мазур - Клятва рода

Свершённое

6500 год от Сотворения Мира. (992 от Рождества Христова)

Окраина Переяславля

Сёма очнулся посреди поля. Тела не ощущалось, и морской плот был где-то далеко. Блондина после клинической смерти выкинуло в дебри родовых снов или астральных наведений. Сёма, в отличие от Скорпиона, в этом не слишком разобрался. Судя по рассказам брата, это была проекция прошлого. А по ощущениям так и вовсе, словно сторонний наблюдатель.

«Неужели каждый момент прошлого сохраним? И вселенная помнит всё, что когда-либо происходило? Но для кого эта память? Или прошлое и будущее так же неразрывно связано, как всё в зримом и незримом мире? Если всё связано и предопределено, Творец когда-нибудь устанет от бесконечных повторений бесконечных комбинаций прогнозируемого мироздания. Или когда Великий в депрессии, за дело берётся Хаос?»

У стен незнакомой крепости, на большой поляне, друг напротив друга замерли противоборствующие рати. Одна, что больше, сплошь состояла из конных. Всадники были облачены в лёгкие, кожаные доспехи. Через плечи были перекинуты короткие луки и ятаганы, да редкие булавы были подвязаны у сёдел, рядом с округлыми щитами. По школьному курсу и рисункам в учебниках, Леопард признал степняков. То ли хазары, то ли половцы, а может и вовсе печенеги. Свита лучших телохранителей сгрудилась вокруг чернявого предводителя. Он посмеивался и переговаривался со своими. Видимо, предстояли переговоры, но войско на случай их неудачи, вооружалось и готовилось к битве. Луки легли поперёк сёдел и тулы за плечами были полны коротких стрел.

Вторая рать была более знакома глазу: длинные волосы торчат из-под яловидных шлемов, широкие плечи несут кольчугу, в руках топоры, мечи, булавы, реже луки. Русовласые, светловолосые, хмурые русичи. Частью конными, частью пешими. В небо взмывает стяг с бородатым мужиком в ореоле света и нимба. В центре войска хмурый, бородатый князь в сияющих неполных доспехах. Шлем и сбруя сияют золотом, глаза странно пустые — витает мыслями где-то далеко.

Сёма заинтересованно захотел приблизиться к русичам, но от обоих войск отделились представители-дипломаты. По трое. Один впереди и двое чуть поодаль. Сёма не особо удивился, когда оба приблизились к тому месту, где он стоял, и застыли в пяти шагах друг от друга. Первым заговорил моложавый степняк с серьгой с красным камнем в ухе.

Сёма понял каждое слово.

— Печенежский князь мудр. Не обнажая мечей, решит он исход битвы. Велит он Владимиру: «Выпусти ты мужа своего, а я своего, пусть борются». Как наш победит вашего, данью откупитесь.

Седой воевода, правая рука Владимира, загудел густым басом:

— Не престало собаке велеть Красно Солнышко. Как наш богатырь поборет вашего, по конурам попрячетесь.

Моложавый засмеялся:

— Кто богов своих предаёт, силы теряет. Так и вы, русичи, слабы теперь.

— Не слабей степных псов, что и крова своего не имеют. Мы же дома имеем и будем защищать их, не жалея животов.

— Нет при вас больше Святослава, погубит вас Владимир. Сегодня богов меняете, завтра ножи друг другу в спины вонзите. Погубит вас далёкий бог незнаемый. Как можно мёртвому кланяться?

— Больно длинный у тебя язык — жизнь укоротит. Чего попусту молоть? Пусть всё решит поединок. Выбирай оружие, а там и посмотрим, наш распятый возьмёт или ваши живые.

— Мой князь выбирает битву без оружия. Пусть могучие воины борются один на один. Сам на сам, по-вашему.

— Быть посему, — отрезал воевода, и дипломаты развернули коней.

Сёма, как бесплотный дух полетел следом за воеводой.

«Владимир? Византийский агент уже надоумил принять христианство и в мнимом величии князь рассорился с побратимами? Эх, а ведь ещё с десяток лет рука об руку на Константинополь ходили. Оттолкнул от себя степняцкую конницу, что как остриё копья служило прошлым князям. Бр-р… и когда я уже начал рассуждать, как Скорпион?».

Воевода, добравшись до Владимира, с ходу бросил:

— Бороться желают. Выбирай кого из дружины, кто в борьбе умел.

Едва слова воеводы прокатились по строю, как со стороны печенегов вышел в поле могучий богатырь, поперёк себя шире. Голая грудь, волосатая, как медвежья, перевита жилами. Вышел в поле, покачиваясь. Умелый глаз зрел поступь могучего борца. Видно по тому, как переступает, словно медведь перекатывается. Одет в одни лишь портки, ноги босые. Выглядит великаном. Степняк выделялся не только среди собратьев, но и на фоне рослых русичей возвышался почти на голову, если поставить всех в ряд.

Сёма расслышал по рядам шёпоток дружины:

— Богумир…

— Знатный борец…

— Со Святославом на Царьград ходил…

— Воротился без царапины…

— Заговорён, не иначе…

— И печенегов едва ли не единственный воротился…

— Эх, в дружине Святослава знатные борцы сгинули…

— Волхвы бы указали на борца, да нет больше божьих посланников…

К князю пробился сухонький старичок, залепетал, кланяясь:

— Княже, вели слово молвить!

— Ты почто, холоп, на колени не падаешь?! Али не христианин?! — Взревел бородатый лысый мужик подле князя в чёрной рясе и жирный, как не престало человеку, что должен держать себя в узде. Конь под ним едва спину не прогибал.

Старичок упал в ноги коню, достал из-за пазухи деревянный крест, лопоча:

— Как можно, святой отец, христианин. Как есть, христианин. И ноги распятью целую и на коленях перед старшими… Бог поставил людей в разные условия: одним кланяться, другим поклоны принимать. Одним слушаться, другим поучать, слово божье нести нам, неучам малограмотным.

Сёма услышал звуки сплёвывание среди рати, недовольный шёпот. Родные боги издревле другому учили — почитанию мудрых, равенству и уважению к тем, кто проявил доблесть, кто делами своими заслужил похвалу и честь. А грамоте волхвы учили всех желающих, коли желание было, и к тому стремление. Но, то ли не слышат старые боги, то ли Дый глаза на повязку набросил. Не видят, что с внуками их делается и позволяют учителям-волхвам на кострах гореть, да под лезвиями кровью истекать, когда в диспутах с чёрнорясенными у тех слова заканчиваются.

Не все ещё приняли нового бога и не свыклись с унижением. На их лицах читалось, что князь теперь всех вокруг в грязь вбивает, а новую свиту свою превозносит. А на лице князя читалось — который недовольно посмотрел на сплёвывающих — что в бой радетели старой веры пойдут в первых рядах. Так скоро и сгинут, забираемые в Ирий детьми Рода. Если вначале в дружине христиане были в диковинку, то со временем состав обновлялся.

— Говори, раб… божий, — без эмоций ответил Владимир.