Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня, кн. 2: Чёрный камень Эрхины

– И о чем же вы говорили?

– О тебе, фрия, – честно ответила Сэла, но дальше пришлось задействовать воображение. – Спрашивал, кто я такая, как попала к тебе, близко ли я к тебе нахожусь, что делаю при тебе… Говорил, что я очень счастливая, что вижу фрию каждый день и сижу возле ее ног…

– Ну, наверное, он видел меня мельком и тоже влюбился! – Эрхина рассмеялась. Любовь раба казалась ей смешна, но вовсе не неприятна. – Он этого не говорил?

– Это было бы с его стороны непростительной дерзостью! – не без язвительности ответила Сэла.

– А он тебе не говорил, какого он рода?

– Нет.

– Не может быть, чтобы он родился рабом. Маормор Тальмарх говорил, что он, видимо, умеет драться как настоящий воин. Говорил, что свернуть шею не кому-нибудь, а Ниамору, мог только человек, обладающий настоящей силой и выучкой. Ниамор ведь не цыпленок! А кузнецы говорят, что он часто боролся с другими рабами для забавы и всегда всех одолевал, но никого ни разу не покалечил. Для этого тоже нужно большое умение.

«А ты, однако, потрудилась, чтобы все это выведать!» – отметила про себя Сэла, а вслух пылко воскликнула:

– Какого бы рода он ни был! Я не желаю его видеть, никогда!

– Вот как? – Эрхина оживилась и даже как будто обрадовалась. – Почему же?

– Потому что… потому что… – словно спохватившись, Сэла тянула с ответом и жалела, что не умеет краснеть по необходимости. – Потому что теперь… Потому что из-за него Бран сын Ниамора будет всю жизнь считать меня своим врагом!

– Ах, Бран! – Лицо Эрхины немного изменилось. – Нельзя сказать, чтобы он тебя возненавидел. Я ведь предлагала ему… Словом, он же не захотел…

О чудо! Фрия Эрхина впервые в жизни смутилась, поглядев в глаза несостоявшейся жертве. Глядя на нее в упор, Сэла ждала, как фрия закончит, но та – второе чудо – отвела глаза под взглядом собственной рабыни.

– Возможно, он не посчитал меня достойной! – окончила вместо нее Сэла, и нечаянно ответ ее прозвучал скорее издевательски, чем печально.

– Возможно! – Эрхина наконец справилась и приняла насмешливый вид. – Но теперь, конечно, едва ли ему еще придет в голову…

«Воображать себя влюбленным в рабыню», – слышалось в ее умолчании. Как видно, Эрхина замечала за ней и Браном больше, чем говорила.

Сама Сэла, таким образом, получила дозволение остаться в живых, но за Торварда она не была спокойна. А вдруг найдется какой-нибудь мститель за Ниамора и тайком сведет счеты с убийцей где-нибудь на заднем дворе? Каждый раз, когда в Доме Четырех Копий раздавались громкие голоса, она холодела, ожидая известия, что «тот убийца лежит с перерезанным горлом». Однако каждый раз, когда о нем заходила речь, она принимала враждебный вид. Это и помогло: дней через пять Эрхина распорядилась перевести бывшего раба из кузницы в дом. Теперь в его обязанности входило носить дрова на очаги, поддерживать огонь и выгребать старую золу, и из-за близости к фрии такая работа считалась гораздо более почетной. Бран, вынужденный теперь каждый день его видеть, мрачнел еще сильнее, а Эрхине доставляло удовольствие смотреть, как он мучается, разрываясь между любовью к ней и памятью об отце, которого здесь так легко забыли. Ни единым словом она пока Торварда не удостаивала, но ее мнимо рассеянный взгляд нередко следил за ним, когда он появлялся у очага.

Так прошло больше чем полмесяца. Однажды утром, когда Сэла сидела на ступеньке трона и лениво ковыряла иголкой какую-то вышивку (ее учили искусству вышивать, которым славились женщины Туаля, Эриу и Зеленых островов, но Сэла, равнодушная к рукоделию, оказалась неспособной ученицей), как вдруг из спального покоя вышла Эрхина в сопровождении нескольких женщин и мимоходом поманила ее:

– Пойдем посидим на валу! В такой отличный день глупо томиться в душном доме!

Сэла послушно встала, сложила вышивку и пошла за фрией. На валу расстелили пышные цветные ковры, фрия Эрхина уселась, вокруг нее разместились женщины. Певец с арфой на коленях устроился чуть поодаль и запел сладкую песню о Стране Женщин, где довелось однажды побывать древнему герою по имени Бран:

Яркие ковры на зеленой траве, усыпанной цветами, прекрасные, нарядные женщины, блистающие драгоценными украшениями, а среди них сама фрия Эрхина, в голубом наряде, под цвет светлого весеннего неба, с золотыми ожерельями и браслетами, с длинными жемчужными нитями в пышных золотисто-рыжеватых волосах, чуть розоватых, словно на них упал отблеск зари, прекрасная музыка и голос певца – все это было точь-в-точь как в песне. Воины оставили свои упражнения и стояли кучками с оружием в опущенных руках, не сводя глаз с повелительницы, солнца этого мира.

вспоминалось Сэле. Сегодняшний день не был священным праздником, но благодаря музыке прекрасный Иной Мир встретился с земным и грань между ними стала так тонка и незаметна, что казались возможными любые чудеса.

Эрхина сияла, наслаждаясь всеобщим восхищением, и от этого весь облик ее излучал настоящий свет. Даже челядинцы, у кого выдалась передышка в работе, в почтительном восхищении смотрели на нее от подножия вала.

Во Фьялленланде не складывали песен о том, чего никто не видел. О цветущих лугах и пышных деревьях, о лошадях с красной и голубой шкурой, о серебряной пене морской, о светлом море и розовом тумане – о таких вещах не пели фьялли, которые в каждой песне главным достоинством считали правду. Но что такое правда? Правда лишь о том, что любой может увидеть и потрогать руками, – далеко не полная правда о жизни. Жизнь гораздо шире и глубже, и верить только в то, что можно пощупать, – значит обкрадывать самого себя. Считать свой образ жизни единственным настоящим – значит быть духовным слепцом, вот и все. У каждого есть свой Темный Лес и свой Остров Блаженных. И только чурбан неотесанный будет требовать, чтобы «настоящая» песня снова и снова рассказывала ему про него же самого, ненаглядного!