Александр Бруссуев - Не от мира сего 2

Садко рубился со всеми, кто встречался на пути. Иногда даже один против двоих, пытаясь ориентироваться на цвет кушака, чтоб ненароком не зацепить своего. Злости он не испытывал, прилетавшие кулаки, в основном — вскользь, иногда высекали из глаз искры, но этого было явно недостаточно, чтобы ломать противнику коленки, выбивать глаза и зубами разрывать горло. Здесь не было людей, потерявших чувство Меры, поэтому драка была просто мужской забавой, не более. Стражники в ней никогда не участвовали — живыми бы они не вышли, уроды. Вышли бы только мертвыми. А потом — мертвыми бы стали все участники кулачного боя и некоторые зрители. За битого двух небитых дают.

— Давай, красавчик, не сдавайся, — крикнули из толпы.

— Сенька, покажи ему, где раки зимуют, — возразил другой голос.

Садко уклонился от сокрушительного удара и коротко ткнул кулаком в район седалищного нерва. Не своего, конечно, чужого, хозяин коего хрюкнул от боли и повалился под ноги Сеньки.

Их осталось трое: музыкант и противники. Знаменитый кулачный боец с партнером против незнакомого парня, имя которого было неизвестно. Сенька даже обрадовался, когда его коллега сразу после неудачной атаки знаменитого товарища подломился в ногах и завалился назад. Так бывает, если подбородок находит умело подставленный кулак. Теперь они остались один на один. Достойный противник, достойная драка, достойная память.

Болельщики обрадовались неожиданной интриге. Одни поддерживали Сеньку, другие — его оппонента, даже не зная его имени. Они свистели и хлопали руками, бойцы кружили друг подле друга, не решаясь атаковать. Неожиданно они остановились, и "красавчик" что-то сказал Сеньке. Тот ответил. Слов расслышать было невозможно, а народу хотелось развязки.

Незнакомый парень повел себя странно: он опустил руки. Сенька же наоборот затанцевал рядом, всем своим видом показывая намерение бить. Парень отрицательно замотал головой.

— Бей, Сенька! — прокричали в толпе, и тот ударил. Раз, другой, третий.

Парень закачался на ногах, но драться не стал.

— Вали его!

Сенька прицельно ударил, парень рухнул на лед, кое-как поднялся на колени, но не пополз с поля брани. Наоборот, он, раскачиваясь из стороны в сторону, попытался подняться. И поднялся бы, если бы не еще один выверенный удар.

— Ура! — обрадовался народ. — Сенька снова выиграл!

Все принялись поздравлять друг друга, совсем забыв о победителе.

Сенька сел на лед и закрыл лицо руками. Можно было подумать, что он плачет, но чемпионы-то не плачут! Они просто сидят, пряча глаза, вздрагивают плечами и роняют на лед горькие слезы победы.

Когда сошел снег, и высохла распутица, Садко ушел в Новгород. Рядом с ним, теряясь от воли, скакал, не решаясь отлучиться далеко, пес Жужа.

В поясном кошельке было сколько-нибудь настоящих медных грошей, в мешке — рыболовные снасти и инструмент, а также драгоценное самодельное кантеле, в перспективе — небольшая клетушка у Буслаевых, о чем договорился хозяин ладожской лавки Василий. Глава семьи погиб, матушка да малолетний сын Васька не могли уследить за хозяйством. Вот Садко и поможет, приложит силу, где то необходимо, обеспечит рыбой с известного своими миражами Ильмень-озера (Ilma — воздух, в переводе, примечание автора).

После кулачного боя на Красную горку он стал известен, но как-то своеобразно. Кто-то считал его тронутым головой, потому что позволил себя избить знаменитому бойцу Сеньке. Кто-то — выдающимся, потому как победить его смог только бесстрашный Сенька. Приходили и музыканты, ругались и оскорбляли, но уже без нанятых русов. Садко в полемику не вступал. Никак не реагировал на нападки и, развернувшись, уходил. За это его ругали еще пуще. Но к забору торговой избы, где до своего ухода парень так и сторожил, иногда приходила ладожская молодежь. Послушать, как ночной порой играет на диковинных "гуслях" замечательный кулачный боец. Своего рода, развлечение, не одобряемое, правда, строгой собакой Жужей.

Тогда на обагренном кровью из расквашенных носов и разбитых губ льду Садко, вдруг, понял, что Сеньке его не победить. Но выигрывать этот поединок ему было не нужно. Ему нужно было другое.

— Я уйду отсюда в Новгорд, — сказал Садко.

— Сначала выйди из этого круга, — ухмыльнулся Сенька. В глубине души он понимал, что справиться с этим незнакомым парнем не сможет. Это злило его и хотелось доказать обратное.

— Я не буду с тобой драться, — проговорил музыкант. — Мне это не нужно.

— Зато мне нужно, — ответил Сенька. — Бейся.

— Нет, я просто уйду.

— Подними руки, мы еще не закончили. Победитель всегда только один.

— Я не уползу на коленях, — ответил Садко. — Теперь это унизительно. Но и драться с тобой не стану.

— На колени!

Музыкант отрицательно покачал головой. В тот же миг он услышал удар по себе. Ни боли, ни помрачения сознания, только звук "бум", раздавшийся в ушах. Если бы не знал, что это Сенькин кулак ярости, никогда бы не догадался об источнике звука.

Сознание оставалось ясным, но в голове мелькнула картинка, мелькнула быстро, но отпечаталась, словно лист растения в пласте каменного угля. К нему, почему-то распятому на кресте, подходит человек, и у человека этого в руках нож. Очень неприятный человек.

Снова — "бум". Опять картинка. На этот раз тьма подземелья и черный человек большими ножницами отрезает пальцы на руках у покоящегося в гробу тела. Рядом кто-то такой же черный собирает с пыльного пола отсеченные пальцы в прозрачный мешок.

Еще один удар. Перекошенное болью лицо Алеши Поповича, он кричит, будто воет, и поднимает перед глазами окровавленную руку. В глазах его мольба и раскаяние.

Садко замутило, он едва удержал равновесие, но руки все равно не поднял. Музыкант потерял нить времени, думы его были совсем о другом, нежели о происходящем в данный момент. Поэтому следующий удар опрокинул его на спину на лед. Он увидел над собой далекое синее небо и удивился бы этому, если бы не очередная картинка: рогатый череп с миллионом отростков вместо шеи.

Этот образ был пугающим, поэтому смотреть на него не хотелось. А что хотелось? Любви и понимания. Но для этого нужно было встать, музыкант перекатился на живот и попытался подняться сначала на колени, потом — на ноги. Но не успел.

На этот раз пришли боль, темнота и страх. В угасающем сознании отпечатался расколотый черными промоинами лед, под который спихивают изорванных, окровавленных мужчин, связанных между собой толстой веревкой. Один из этих людей подымает голову и обнажает то ли в оскале, то ли в улыбке зубы. Садко узнает — это Чурило Пленкович.