Аластер Рейнольдс - Дом Солнц

Я улыбнулся этим малоутешительным словам:

— По-твоему, какую цель они перед собой ставили?

— Встретить Первых Роботов, — долетело шесть часов спустя. — Прикоснуться к божеству. Лихнис, я же заглядывал в разум Каденции. Для нее это было паломничеством, долгим путешествием к святому месту. Я что-то чувствую, — добавил Геспер. — Окружающая среда меняется. Наверное, ты тоже это ощутил. Думаю, мы приближаемся к выходу в открытый космос. Лихнис, тебе следует скорее погрузиться в стазис. Я не могу…

Связь оборвалась резко и полностью. «Серебряные крылья» не издавали даже несущего сигнала.

— Геспер!

Ответа не последовало. Я прождал минуту, десять минут, потом перебросился к стазокамере, задал продолжительность сто часов при кратности замедления в один миллион и доверил себя аппаратуре.

Звездный хребет изгибался в небе, неярко освещенном миллиардами солнц, у которых не было человеческих названий. Вспомнилось низкое небо над планетой кентавров, вкус крепкого вина на моих губах. Тем вечером мы с Портулак сидели у бухты, смотрели, как плавает доктор Менинкс, и сильно переживали, не зная, согласится ли мистер Небьюли купить мою космотеку. И тогда и сейчас над нами висел многокостный хребет Млечного Пути, только теперь это был другой Млечный Путь, принадлежащий другой галактике. Он казался до боли знакомым, хотя от родной системы меня отделяло два с половиной миллиона лет. Одна звездная рощица может напоминать другую, вот только лес уже не тот.

Я знал, что меня куда-то занесло, а не швырнуло в другую точку родного пространства или времени. Окружающая среда казалась знакомой, но лишь в целом. «Лентяй» искал голоса пульсаров, но известных не слышал. Пульсары в этом галактическом диске были, но ни один не вращался на нужной частоте. Даже с учетом замедления в тысячу лет, даже в десять тысяч лет ни один из них не соответствовал ожидаемым параметрам. То же самое относилось к ярчайшим звездам — дома они окружены звездамбами. Ни одной из них на моих картах не было. Я попал в терра инкогнита.

Однако не совсем. До появления Пустоши Андромеда существовала миллионы лет и неизученной, разумеется, не осталась. В космотеках имелась информация о населении ее звезд, о пульсарах, о шаровых звездных скоплениях, даже о типе и местоположении отдельных планет. Может, со временем навигационная система «Лентяя» и могла разобраться в путанице старых данных, экстраполировать их, сопоставить с нынешними наблюдениями и приблизительно определить, где мы находимся.

Рано или поздно я понял бы, куда попал, даже без помощи окрестных галактических вех. В конце концов, я по-прежнему был в Местной Группе. Я велел «Лентяю» разыскать Млечный Путь, любые другие галактики Местной Группы и триангулировать наше текущее местоположение. Пусть будет с точностью до тысяч световых лет — мне бы только понять, в каком спиральном рукаве я нахожусь.

«Лентяй» взялся за дело, а я в ожидании его ответа огляделся по сторонам: ну, что тут интересного? Следов Геспера или «Серебряных крыльев» нигде не было. Плохо это или хорошо, я не знал. Наверное, лучше, чем наткнуться на обломок корабля, но ненамного. Космос молчал, если не считать бессмысленного свиста и стрекота радиозвезд и квазаров. Знакомая мне галактика ежесекундно оглашалась человеческой болтовней, эта же напоминала мавзолей.

«Лентяй» все еще решал мою задачу.

Я заметил планету — она удалялась от нас на скорости в одну треть световой. Солнца при ней не было — либо из-за намеренного перемещения в межзвездное пространство, либо из-за выброса из системы после давней гравитационной встречи. Безвоздушная, изъеденная кратерами планета освещалась лишь звездами. Зато вокруг нее что-то вращалось — пятно пространственного искажения, разверстая пасть червоточины, которая привела меня сюда. Устройство Предтеч, открывавшее пасть, представлялось невообразимым совершенством — его же простым глазом не увидишь. Я велел «Лентяю» вычислить точную траекторию движения планеты, чтобы найти ее снова. Потом спросил, почему так сложно триангулировать Местную Группу.

«Лентяй» пожаловался, что не может найти мою родную галактику. Там, где ей следовало находиться (судя по предполагаемым характеристикам других галактик), был только черный овал в обрамлении россыпи звезд.

Вторая Пустошь.

Шокированный возможными последствиями этого открытия, я отбросил предрассудки и велел «Лентяю» триангулировать, исходя из того что вторая Пустошь — моя родная галактика. На сей раз ответ был дан моментально.

Я попал на Андромеду. Мое местоположение определялось с точностью до кубического объема с гранью в тысячу световых лет. Теперь «Лентяй» смог даже найти окружающие нас ориентиры. В шести тысячах лет к галактическому центру находился известный космотеке звездный инкубатор, в котором до сих пор рождались новые планеты и звезды. Еще через тридцать тысяч лет — нейтронная звезда, близкая родственница нашей SS 433.[5]

А я не мог сообразить, почему все вокруг так знакомо. Куда ни глянь, везде нормальные звезды нормальными скоплениями движутся по нормальным орбитам. За звездами я наблюдал шаровые скопления, галактики-спутники Андромеды и другие, еще более дальние галактики; за Местной Группой видел необъятность Местного Скопления, а за ним — основу структуры Вселенной, галактические войды и суперскопления; за самыми дальними суперскоплениями слышал трели квазаров, смещенных в красную сторону, и мерный свист фонового космического излучения. Все было в порядке. Все в норме.

Никаких признаков Пустоши. Ни черного тумана, застилающего все вокруг, ни черной пелены, отгораживающей галактику от Вселенной.

Теперь я понял, что все наши теории о Пустоши ошибочны. Она не то, что мы предполагали, совершенно не то. Мы и насчет Первых Роботов ошиблись. О них не было ни слуху ни духу.

«Но ведь червоточину кто-то реактивировал», — напомнил я себе.

Вскоре я уловил сигнал Горечавки. Удручающе слабый, но среди бессмысленного космического шума, стрекота и шипения ловился он элементарно. Если верить его координатам, сигнал исходил из системы в трех с лишним тысячах световых лет от моего нынешнего местонахождения. Чтобы не надеяться впустую, я сразу сказал себе, что это не Портулак. Если «Серебряные крылья» не вылетели из другой горловины червоточины, так быстро в такую даль она улететь не могла.

Только других вариантов и зацепок не было, и я приказал «Лентяю» следовать за сигналом.

Сто пятьдесят лет перелета по корабельному времени сжались стазисом в несколько минут — можно было и с синхросоком не возиться. Сигнал усиливался, но частоту не менял, если не считать циклического изменения, вызванного вращением планеты вокруг звезды, хотя порой слабел, точно его блокировал некий объект. Похоже, его источник сигнала вращался вместе с планетой — либо находился на ее поверхности, либо на корабле двигался по той же орбите. Снова и снова я запрещал себе надеяться, что это Портулак, но не мог понять, откуда на Андромеде сообщение с характеристиками Горечавок. Вряд ли кто-то обнаружил в межгалактическом пространстве наше старое — протоколы были вполне современными.

До сих пор я не встретил доказательств существования Первых Роботов — лишь косвенные свидетельства, оставшиеся от Предтеч Андромеды. Однако вблизи целевой системы «Лентяй», по-прежнему летевший чуть медленнее световой скорости, различил сооружения, размером напоминающие артефакты Предтеч, задокументированные в космотеках. Сооружения парили в пространстве неподалеку от звезды. Осторожность уговаривала сбавить скорость, что я и сделал в шести световых месяцах от источника сигнала, предвкушая невероятное, ошеломляющее зрелище. Его авторы роботы или биологические существа, я не знал. Зато понимал, что на его фоне величайшие творения Горечавок — топорные поделки пещерного человека. Мы гордились звездамбами, хотя их компоненты создали другие, а Горечавки лишь устанавливали. Мы считали, что ловко используем червоточины, а сами едва понимали их устройство.

Я приближался не к системе, а к памятнику божественному интеллекту и божественным способностям. Он низвергал амбиции Горечавок. Он потешался над нашими «достижениями».

Система представляла собой трехмерную модель Солнечной системы из Платоновых тел. Каждый из пяти многогранников — октаэдр, икосаэдр, додекаэдр, тетраэдр и куб — был вписан в одну сферу и описан вокруг другой, а каждая из сфер являлась сетчатым шаром. Толще звезд, гораздо толще планет, балки огромной конструкции растянулись на множество световых минут, а наружная сфера диаметром превышала наибольшую из возведенных Горечавками звездамб. Многогранники вращались, каждые два соседних в противоположные стороны. Внутри этой огромной пульсирующей конструкции скрывалась единственная планета системы. Я еще сбросил скорость и принялся наблюдать, как планета, не отклоняясь от орбиты, мелькает в просветах между балками. Модель получилась достаточно плотной, чтобы скрывать ее из виду и блокировать сигнал, но при этом практически невесомой. Я гадал, из чего она. Из стабилизированной материи лезии, которую оставили гамма-пушки?