Чайна Мьевиль - Посольский город

Скайл обычно соображал куда лучше, чем можно подумать, судя по его последнему поступку. Он знал, как мы создали ЭзКела: но почему-то решил, что повторить его мы не сможем. Мы извлекли механизмы из черепа Кела, и они оказались в порядке, но, даже случись с ними что-нибудь, нам они всё равно не понадобились.

— У меня кое-что есть, — сказали тогда МагДа. — Саутель уже несколько недель собирает кое-какие прототипы.

— Усилители.

— У нас уже есть волонтёры. Мы готовы начать.

Оказывается, секретный план был не у нас одних.

Они создавали запас, чтобы воспользоваться им против Кела, или ЭзКела, чья сила была в их уникальности. Таким образом, моё с Бреном предательство и предательство МагДа дополнили друг друга. Скайл не оборвал наш сюжет. Убийство Кела мало что изменило.

Первыми в добровольцы попросились расколотые повороты, им выбрили головы, имплантировали в них розетки, подключили к ним усилители, похожие на когтистые тиары, связанные с обручами, а затем велели осиротевшему после выстрела Эзу, Руковси, почитать с ними и поговорить. Лот стала первой, кто взялся за это при живом двойнике, Чар.

Не все решаются на такое, но многие послы отключили свои обручи. Они больше не уравниваются. И редко говорят на Языке. Случая нет. По-моему, не все они терпеть не могут друг друга. Брен со мной не согласен, но я отвечаю ему, что он может судить только по себе, и это вполне естественно.

Джоэла Руковси мы охраняем, потому что нам ещё нужна его чудная эмпатическая башка, но, думаю, и это со временем пройдёт. Найдутся другие, как он. А пока мы используем его на всю катушку и создаём многочасовой запас наркозаписей. Теперь мы можем позволить себе щедрость к зависимым экзотам.

Городов теперь два — один для зависимых, другой для всех остальных, — и они вежливо взаимодействуют. У абсурдов и новослышащих куда больше общего друг с другом, чем с оратеями. Слух тут ни при чём: абсурды и новые одинаково мыслят.

Испанец на каждом шагу обменивается любезностями с ариекаями, терранцами и обескрыленными, пользуясь тачпэдами, которые они носят с собой: наш, терратехнический вклад в процесс обновления. Я, словно маленький ариекай, учусь читать и писать их размашистые каракули. Кстати, теперь, едва ариекайская молодь достигает третьего возраста, их при помощи довольно жёсткой методики отучают от присущих им инстинктов. Между животным возрастом и сознательностью им оставляют несколько пороговых дней чистого Языка, когда слово есть означаемое и означающее, а ложь немыслима. Потом все молодые новые ариекаи узнают, что их город не всегда был таким, как сейчас, но вообразить его иным они уже не в силах.

Среди тех, кто не может отучить себя от Языка, многие выбирают оглушение, зная, что это их излечит и что от этого они не перестанут говорить и думать, как считали когда-то. Другие, как Руфтоп, готовятся к уходу. Мы никогда не будем посещать их автаркические общины. Их не будет связывать с городом трубопровод. Мы дадим им с собой огромное количество чипов, достаточное, чтобы продержаться очень долго. Там изгнанники будут изживать свою зависимость и растить новое поколение, которое никогда не услышит их чипов, а когда вырастет, то будет говорить на Языке, чистом и свободном. Людям — переносчикам инфекции — вход в их город будет закрыт навсегда: город, в котором теперь говорят иначе, тоже будет табу. В будущем послами между городом и их поселениями станут не люди, а новые ариекаи.

Но я знаю, как всё будет. Однажды новый ариекай придёт к ним торговать: они обратятся к нему, Язык к языку, и будут считать, что говорят одинаково, но не поймут друг друга. Кто-нибудь из молодёжи заинтересуется этим странным чужеземцем, и кучка безрассудных носителей Языка приблизится к воротам города. Тогда всё и начнётся. Наверняка здесь ещё будут зависимые — отщепенцы или юродивые, какой у них будет тогда статус, я не знаю, — новички услышат наркоречь, которую будут передавать для них, и сами тут же станут зависимыми.

Команда корабля будет при оружии: бременском оружии, более совершенном, чем наше. Но нас много, а их будет чуть-чуть. Кроме того, мы не хотим им зла. Мы дадим им почётную стражу.

— Добро пожаловать, капитан, — скажу я, как только откроется люк и трап опустится на ариекайскую землю. — Пожалуйста, идёмте с нами. — Они будут гостями в такой же степени, как и пленниками.

Какая высокопарность. Конечно, они будут пленниками, но обращаться с ними будут хорошо.

Согласно присланным Уайату инструкциям, следующая смена привезёт в Послоград ещё несколько послов типа ЭзРа. С улучшенной эмпатической техникой. ЭзРа были экспериментом: следующее поколение должно было осуществить бременский переворот.

Поздно. Наш переворот уже осуществился. Но новым послам тоже найдётся работа: сбывать зависимым продукт.

— Добро пожаловать, капитан, — скажет Испанская Танцовщица. И вежливо укажет грудным крылом на поджидающий их отряд вооружённых послоградцев.

— Пройдёмте, пожалуйста, с нами./Пройдёмте, пожалуйста, с нами.

Новые ариекаи были поражены, узнав, что у терранцев не один язык, а много. Я загрузила французский.

— Я, же. Я есть, же суи, — говорила я. Испанец был в восторге. Он сказал мне:

— Же вудре венир авек ву./Я бы хотел пойти с вами.

И это не единственная его инновация. Здесь теперь говорят не на всеанглийском, а на англо-ариекайском. Я и сама учу этот новый язык. У него есть свои особенности. Когда я спросила Испанца, не жалеет ли он о том, что выучился лгать, он подумал и ответил:

— Я жалею ни о чём. Я жалею. — Трюкачество, может быть, но я завидую такой точности.

Интересно, оплакивает ли Испанец самого себя. Ели когда-нибудь он позволит мне прочитать свои записки, которые почти наверняка о войне, то я, может быть, узнаю.

Зато он рассказал мне другую историю. Когда Креститель и Полотенце пришли в Послоград, притворяясь оратеями, чтобы выманить бога-наркотика в степь, где ждали его мы, они отказались их видеть. ЭзКел велели им изложить своё дело одному из их постоянных ариекайских помощников, который с первого взгляда узнал в них сторонников оппозиции.

Он понимал, что тут что-то не так: он вполне мог их выдать. Мгновенно приняв смелое решение, Креститель и Полотенце признались ему в истинном положении вещей: новые, лучшие времена настанут для всех, если удастся избавиться от ЭзКела.

Зная, что они, как и их мёртвый пророк, лжецы, тот всё-таки решил им поверить. Впервые за долгое время обретя надежду, этот чиновник тут же пошёл к ЭзКелу и доложил им, зачем явились Креститель и Полотенце. Но они были новые, а он — нет. Он знал правду, и ему ещё никогда не доводилось лгать. Притворяясь, он с огромными усилиями выдавил на Языке несколько слов лжи, прошептав в конце правду, которую, к счастью, сочли ворчанием про себя. Вот кто был истинным героем войны, сказал мне Испанец, тот безымянный ариекай, сказавший единственную ложь в жизни.