Генри Каттнер - Долина Пламени (Сборник)

Так без слов ответственность была переложена на Джейн. Беатрис ясно дала понять, что теперь это — забота Джейн.

Она не осмелилась надолго откладывать дело, слишком живо ощущая растущую волну действующей на взрослых депрессии. Раггедо вновь проголодался.

Она смотрела вслед своим двоюродным братьям и сестрам, пока они не скрылись за перечными деревьями. Далекий шум трамвая положил конец ее надеждам на их возвращение. После этого она дошла до мясной лавки, купила два фунта мяса, выпила содовой и вернулась домой.

Джейн почувствовала, что ритм волн голода участился.

Она взяла на кухне жестяную миску, положила в нее мясо и тихонько проскользнула в ванную. Одной, со своей ношей и безо всякой помощи забраться на чердак было нелегко, но Джейн справилась. Она стояла в теплой тишине под крышей дома, выжидая — почти надеясь, что тетушка Бесси опять позовет ее и освободит от неприятной обязанности. Но никто ее не позвал.

То, что ей предстояло делать сейчас, было достаточно прозаично. Поэтому особого страха она не чувствовала. Кроме того, ей было почти девять лет. И на чердаке не было темно.

Стараясь сохранить равновесие, она пошла по балке. Ступив на перекинутую между балками доску, Джейн ощутила, как она упруго дрожит под ногами.

Дважды у нее ничего не вышло; на третий раз удалось. Мысли должны были быть отвлечены каким-то определенным образом… Джейн прошла по доске, обернулась, и…

В этом месте света было мало, почти полная темнота. Было холодно и пусто, как под землей. Ничуть не удивившись, Джейн поняла, что находится глубоко внизу, возможно, под домом; может быть, очень далеко от него. Она могла принять это так же, как и все остальные странности. Ее это не удивляло.

Как ни странно, она знала, куда идти дальше. Джейн вошла, как ей казалось, в крошечное помещение, однако в то же время довольно долго ей пришлось идти через пустое пространство под низко нависавшим потолком; оно казалось бесконечным и мрачным; тянуло холодом и сыростью. Место производило неприятное впечатление, да и опасно было идти по нему с маленькой миской мяса.

Ему мясо показалось приемлемым.

Оглядываясь назад, Джейн ничего о нем не могла вспомнить. Она не помнила, как предложила мясо, или как оно было принято, или в какой части этого места, где парадоксально сосуществовали громадные пространства и крошечные помещения, лежало оно, грезя об иных мирах и эпохах.

Она помнила только, как в то время, когда оно поглощало принесенную пищу, вокруг нее снова закружилась темнота, расцвеченная маленькими вспыхивающими огоньками. В ее голове замелькали его воспоминания, как будто их разумы составляли одно целое. На этот раз Джейн видела все более отчетливо. Она видела огромное крылатое существо, запертое в сверкающей клетке; она вспомнила то, что вспоминал Раггедо, — так, как это помнилось ему; она прыгнула вместе с Раггедо, почувствовала, как бьются вокруг нее крылья, ощутила, как раздиравший ее голод вгрызался в тело; жадно набросилась на булькающую струю горячей, сладкой и солоноватой жидкости…

Воспоминания переплетались, перепутывались одно с другим. Смешивались, менялись и жертвы Раггедо; существо с перьями и крыльями превратились в зверя со страшными когтистыми лапами, увертливого и скользкого, как змея. Пока Раггедо ел, все его жертвы становились в его воспоминаниях одним целым.

Уже под конец ненадолго вспыхнула другая картина. Джейн оказалась в огромном саду, где качались высокие — выше нее — цветы, между которыми молча двигались фигуры в капюшонах. На лепестке одного из гигантских цветов, прикованный к нему ярко сверкающими цепями, беспомощно лежал человек с рассыпавшимися светлыми волосами. Джейн казалось, что она сама, закрытая капюшоном, шагает между молчаливых фигур, а он — оно — Раггедо — в другом обличье идет рядом с ней в направлении жертвы.

Человеческое жертвоприношение всплыло в его памяти впервые; Джейн хотелось бы узнать об этом побольше. Угрызений совести она, естественно, не испытывала: еда есть еда. Но это воспоминание незаметно сменилось другим, и она так и не увидела конца. Правда, по сути, это было и незачем: все воспоминания заканчивались одинаково. Может, это было для нее и к лучшему, что Раггедо не слишком долго задержался именно на этом эпизоде своих кровавых трапез.

Пошатываясь, чуть не падая, шла она обратно по балкам, с пустой миской в руках. На чердаке пахло пылью; это помогло ей избавиться от оставшегося в ее памяти тошнотворного запаха крови…

Когда дети вернулись, Беатрис только спросила: «Была?», и Джейн кивнула. Табу, однако, не было снято. Обсуждать подробности они не собирались, если в этом не возникнет необходимости. А сонная, вялая пульсация в доме, психическая пустота ложного дядюшки — неопровержимо доказывали, что опасность снова предотвращена — на какое-то время…

— Почитай мне про Маугли, бабуля, — попросил Бобби. Бабушка Китон уселась, протерла и надела очки и взяла книжку Киплинга. Понемногу и остальные дети, зачарованные сказкой, собрались вокруг.

Бабушка Китон читала о гибели Шер-Хана: о том, как в узкое, глубокое ущелье согнали скот, чтобы привлечь тигра, и о том, как массовое бегство животных, от которого чуть не дрожали горы, превратило убийцу в кровавое месиво.

— Что ж, — сказала бабушка Китон, — закрывая книжку, — таков был конец Шер-Хара. Он умер.

— Нет, не умер, — сонно проговорил Бобби, поднимаясь.

— Разумеется, умер. Мертвее не бывает. Стадо растоптало его.

— Только в конце, бабуля. Если начать читать сначала, Шер-Хан снова будет там.

Бобби, конечно, был слишком мал, чтобы иметь ясное представление о смерти. Иногда ведь его убивали, когда они играли в индейцев, — конец не безвозвратный и не стоящий сожалений. Смерть — абсолютное понятие, которое можно постигнуть лишь на основании личного опыта.

Дядя Лью, покуривая свою трубку и играя в шахматы с дядей Бертом, подмигнул ему — на загорелой коже возле глаз собрались морщинки. Дядя Берт, кусая губы, долго думал над каждым ходом, и все-таки он проиграл. Дядя Джеймс подмигнул тете Гертруде и сказал, что не худо бы прогуляться, — как она на это смотрит?

Она смотрела положительно.