Генри Каттнер - Долина Пламени (Сборник)

Рафт нервно провел указательным пальцем по подбородку.

— Это моя работа, — проворчал он недовольно.

— Брайан, — вздохнув, продолжал Крэддок, — ты живешь в Бразилии не так долго, как я. Здесь часто берется в расчет то, чему обычно не придают значения. До прошлой недели эта чума просто косила индейцев. Но за последние семь дней количество смертельных исходов резко упало.

— Да, очень странно, — сказал Рафт. — Но это всего лишь совпадение, просто все идет по кругу. Другой причины нет. И барабаны здесь совершенно ни при чем.

— Барабаны? Разве я говорил о барабанах?

Рафт в изумлении уставился на валлийца. Крэддок, как ни в чем не бывало, положил шприц в стерилизатор, закрыл крышку и сказал:

— Как бы там ни было, барабаны не телеграф. Они просто отбивают ритм. Хотя что-то он, конечно, значит.

— Что именно?

Валлиец раздумывал. Его лицо было в тени, но верхний свет падал на седую шевелюру, превращая ее в пушистый нимб.

— Не знаю, может быть, в джунглях появился гость, Я и сам удивляюсь. Ты когда-нибудь слышал о Курупури?

На лице Рафта не дрогнул ни единый мускул.

— Курупури? Что это?

— Это имя. Местные, бывает, болтают о Курупури. А ты, наверное, пропускаешь это мимо ушей.

— Похоже, я вообще пропускаю здесь немало, — съязвил Рафт. — Например, уже несколько месяцев не видел призраков.

— Может быть, еще увидишь, — сказал Крэддок и повернулся к окну. — Тридцать лет. Это немало. Я… я уже слышал о Курупури. Я даже…

Он замолк. Рафт глубоко вздохнул — он тоже слышал о Курупури, но признаваться в этом Крэддоку не хотел. Суеверие слишком дорого обходится в джунглях, а Рафт знал, что Курупури — это религия местных индейцев. Впервые он услышал о ней лет десять назад, когда был намного моложе и впечатлительнее. И сейчас он подумал о том, что это единственно возможная религия для тех, кто живет на Амазонке.

Курупури — это Неведомое. Это слепая, яростная, ужасающая сила, которой индейцы поклоняются как духу джунглей. Так язычники-эллины поклонялись лесному духу Пану, таящемуся в темной чащобе. Разница лишь в том, что Пан был чем-то более явственным.

Вездесущий дух Курупури, неощутимый и в то же время реальный, как сама жизнь, витал над Амазонкой. Пожив в джунглях, начинаешь понимать, что божество жизни может быть куда страшнее божества смерти. А жизнь переполняла Амазонку. И нечто живое, огромное, непостижимое, безразличное, слепое, хищное — ползло через зеленые джунгли.

Да, Рафт понимал, почему индейцы обожествляли Курупури. Он и сам пытался представить это чудовищное бесформенное создание, не зверя и не человека, которое властно шевелится в живом, дородном теле джунглей.

— К дьяволу! — вспылил Рафт и глубоко затянулся. Это была одна из его последних сигарет. Он подошел к Крэддоку и, уставясь в окно, стал с наслаждением втягивать в легкие дым сигареты, смакуя последние крохи цивилизации.

Вот уже год, как они довольствовались лишь этим: крохами цивилизации. Бывало, правда, и хуже. Например, на Мадагаскаре. Конечно, здесь тоже жизнь не была медом: совсем небольшая группа из Института с несколькими помощниками из числа местных жителей работала в пластиковых секциях, которые мало чем напоминали шикарное современное здание на Гудзоне главное управление Патологического института Малларда.

Белых здесь было трое — Рафт, Крэддок и Билл Мерридэй. Флегматичный Мерридэй был хорошим ученым-патологом, и вся троица составляла отличную команду.

Работа близилась к завершению, и Рафт представлял уже, как он возвращается в Нью-Йорк и воздушное такси переносит его с крыши одного ночного клуба на крышу другого, не давая опомниться от выстраданных благ цивилизации. Но он знал и другое: пройдет совсем немного времени, и опять что-то засосет внутри, и он отправится в Тасманию, или на Цейлон, или кто его знает куда еще. Работа всегда находила его.

Из темноты по-прежнему доносился бой барабанов. Выждав еще немного, Рафт оставил Крэддока в освещенной лаборатории и вышел наружу. Он спустился к реке, заставляя себя не слушать навязчивый ритм…

Со стороны Атлантики взошла полная луна: огромный желтый диск на фоне звездного занавеса осветил великий город услад — Рио — и покатился вверх по Амазонке. Но здесь, на Ютахе, по-прежнему чернели вздымающиеся стены джунглей — джунглей, которые шевелились и ползли вперед и вверх с такой жизненной силой, что даже ученому это казалось невероятным. Это была плодоносящая утроба мира.

В жарких странах все растет, но на Амазонке все растет неистово, необузданно. Плодороднейшие речные долины — живые в буквальном смысле: земля под ногами шевелится и дышит. В этом непривычном буйстве жизни есть что-то путающее, как и в пламенеющих бразильских садах, тучных от тропической зелени и отсвечивающих, словно глаза призраков, мрачным зеленым светом.

Рафт вспомнил о Крэддоке. Странно! Он ломал себе голову над теми необъяснимыми чувствами недоверия и страха, которые, как ему показалось, он уловил в валлийце. И было что-то еще, чего он никак не мог понять. Рафт недовольно сдвинул брови, пытаясь разобраться в этой загадке, и наконец хмыкнул, точно найдя ответ. Вероятно, барабаны донимали Крэддока, но одновременно и влекли, каким-то странным образом притягивали его к себе. Крэддок. жил в джунглях уже давно и во многом был почти индейцем.

Неприятные раздумья Рафта были неожиданно прерваны: на поверхности реки что-то засеребрилось в лунном свете. Через мгновение Рафт уже видел очертания маленькой лодки, а в ней — два темных силуэта на фоне поблескивающей воды. Лодка подходила к берегу, к освещенным окнам лаборатории.

— Луис Мануэль! — отрывисто прокричал Рафт. — У нас гости.

С лодки еле слышно донеслись слова приветствия, и на глазах у Рафта оба человека упали за борт, словно здесь, у самого берега, их оставили последние силы. Все заволновались мальчики-индейцы что-то закричали, забегали по берегу с лампами, а те из больных, кто мог передвигаться, столпившись у дверей и окон, наблюдали за происходящим. Рафт помог вытащить на берег лодку и ее упавших в воду пассажиров и проследил за тем, чтобы обоих пострадавших отнесли в лабораторию. Они были почти без сознания.

Один из них, в форме и шлеме летчика, не мог даже говорить. Другой — высокий стройный бородач, в облике которого, несмотря на его состояние, угадывалось нечто утонченное, изысканное, — облокотился о дверной косяк и тихо прошептал:

— Senhor, senhоr[1].

Крэддок приблизился было, чтобы помочь ему, но замер как вкопанный. Столпившиеся в дверях больные загораживали обоих незнакомцев, но Рафт увидел лицо валлийца — оно исказилось от панического страха. Крэддок повернулся, быстро вышел, и вскоре до слуха Рафта донесся подрагивающий звон бутылки.