Светлана Тулина - Слепой и его фишка

Вообще-то ходили слухи, что это диверсия была. Но я полагаю — вранье. Газетчики придумали. Им простая халатность неинтересна, им сенсации подавай. А тут — такая лакомая авария! Круизный лайнер высшей категории, не нам чета, с кучей всяких жутко важных шишек на борту. Тур экстра-класса по диким местам, вдали от цивилизации и все такое. Экстрим-Экстра называется, некоторые любят. Они тогда как раз над Тау Цеты были, на кольца любовались, когда автопилот заглючило. Позже выяснили, что сам ком ни при чем был, просто стержень попался бракованный. Один случай на десять миллионов, так компания утверждала — ну, вот экстримщикам тем как раз и повезло.

Хотел бы я посмотреть, как все эти шишки со своих креслиц и шезлонгов повылетали, когда начало их швырять из стороны в сторону да крутить с перепадами от невесомости до чуть ли не десяти жэ! То-то, наверное, зрелище было. Когда капитан догадался стержень вынуть, они все, конечно же, в рубку ломанулись — жаловаться. Они-то думали, что все самое страшное уже позади и теперь пора претензии предъявлять да с адвокатами связываться по поводу вчинения исков. А вот облом!

Потому что в рубке стоял очень бледный капитан и держал в руке два аварийных стержня. Аварийные стержни почти в два раза длиннее обычных, их легко отличить — обычные-то как раз валялись по всему полу. Шкафчик-держатель во время аварии оторвало от переборки и расколотило, вот они и высыпались. И перемешались — теперь никто бы не смог сказать навскидку, какой из них на посадку, а какой на взлет. Но это — не страшно, всегда по кодам проверить можно. Сунул в приемник, посмотрел код раскрытия, вынул обратно и уложил в нужную ячейку. Возня, конечно, но вполне осуществимо.

Аварийные стержни — дело другое.

Аварийная программа включается моментально, как только стержень попадает в приемное устройство. И уже не может быть выключена — до самого своего завершения.

Их было два, стержня этих.

Их всегда два. На любом корабле. Один — срочное возвращение на базу. Второй — экстренная посадка на ближайшую кислородную планету. Стандартный набор. Их даже крепят всегда стандартно, не в общем держателе, а прямо на корпусе приемника, сверху. Справа — возврат, слева — посадка. Всегда — именно так. На всех кораблях — от эсминца до самой распоследней шлюпки. Чтобы в любой самой что ни на есть аварийной ситуации, даже при самой крайней спешке, в бреду или вообще на ощупь никто не смог бы перепутать. У них даже внешние капсулы промаркированы чуть ли не диаметрально противоположными цветами — возврат светится в инфра-режиме, посадка — в ультра.

Но сейчас эти их промаркированные капсулы жалко помаргивающими осколками хрустели под ногами — сами-то стержни представляют собой жутко прочный кристалл, им подобное обращение нипочем, а вот капсулы на прямое попадание тяжелого шкафчика явно рассчитаны не были. Лайнер круизный — как корзина тухлых яиц, попробуй не то что уронить, тряхнуть чуть посильнее — вони не оберешься. Вот и не беспокоился никто особо о повышенной ударопрочности.

Два одинаковых стержня.

Понимаете, да?

До базы, с которой «МариТе» стартовала, было не меньше двух недель, да и то — если на форсаже. А ближайшая кислородная планета — вот она. Под самым боком. И два стержня. Один — посадка, пусть даже и не очень мягкая, на вполне себе кислородной, хотя и не слишком цивилизованной Четвертой Никсона и ожидание спасателей. Второй — медленная смерть на разваливающемся и теряющем кислород корабле во время безнадежной попытки добраться до базы.

Два абсолютно одинаковых стержня.

Вот тогда-то и вышел вперед слепой стюард, взятый на борт только потому, что по закону о профсоюзной политкорректности в экипаже, насчитывающем более 10 человек, обязательно должен быть хотя бы один атавист.

Он сказал, что стержни разные. Что он отлично видит эту разницу и знает, который из них — тот самый…

Позже стержни будут исследованы с применением всего, чего только яйцеголовые додумаются к ним применить. И обнаружится, что различие между ними действительно есть. После изготовления их покрывают мономолекулярной пленкой разного состава. Немножко, но разного. Для возвращения — один состав, для посадки на ближайшую пригодную планету — другой. Традиция такая, сейчас уже никто не помнит, зачем это делалось раньше, но придерживаются. Традиции на флоте живучи. Разница настолько мизерная, что на глаз ничего не определишь даже при спектральном анализе, только глубинное сканирование показать может.

Мнения ученых разделились. Одни считали, что сверхчувственник вполне мог что-то там такое и ощутить. Вторые же утверждали, что для этого ему нужен был сканер размером с дом…

— Да ты поэт! — говорит сидящий напротив меня атавист, склонив голову к плечу и улыбаясь. — А кем хочешь стать, когда вырастешь?

С трудом удерживаюсь от резкости. Не люблю, когда дразнят. Мой возраст — не его дело! Я тут изо всех сил стараюсь быть вежливым, а он… Ну, раз он так, тогда и я скажу!

— А я знаю вашу страшную тайну!

Он поднимает бровь, чем злит меня еще больше.

— Глен никакой не супер! Вот! И нет никакой сверхчуйки! Вероятность была один к одному, просто повезло — вот и все! Зря его нацгероем сделали!

Вообще-то это не мои слова. И я так вовсе не думаю. Просто разозлился очень.

Слепой больше не улыбается и выглядит немного растерянным. Мне становится стыдно.

— Вы не бойтесь, — спешу я его успокоить. — Я никому не скажу. И не думайте, что осуждаю. Наоборот! Я ведь понимаю, как там все было. Воздух утекает, реактор греется, а тут еще пассажиры… Капитан хотел предложить им самим выбрать. Принцип демократии и все такое. А во время паники этого нельзя! Ни в коем случае! Напуганная толпа не любит, когда ее просят выбирать. Она предпочитает следовать за лидером, который всегда прав. Они бы там разнесли все в кварки и сами погибли. А Глен — он же на психолога учился, я читал. Он сразу все понял. Им нужен был лидер и все такое. Капитан растерялся, а значит, лидером быть перестал. Лидер, он ведь всегда уверен и всегда прав. Вот Глен и стал на пару секунд таким лидером, приняв решение за них. 50 на 50 — неплохие шансы. Он рискнул — и выиграл. Я прав?

Он вздыхает. Трет глаза. Выглядит при этом неожиданно усталым.

— Ты не прав.

Теперь, похоже, растерянным выгляжу уже я.

— Почему?

— Понимаешь, эти стержни… Они действительно разные. Но я не знаю, как тебе объяснить.

— Потому что мне нет пятнадцати? — начинаю приподниматься, готовый уйти. Потому что холодное бешенство не зря называют холодным, от него темнеет в глазах, я вот-вот сорвусь и наговорю еще чего-нибудь лишнего, а нам еще столько времени вместе жить.