Джеймс Блиш - Города в полете

— Мне не хотелось, чтобы вы были столь живописны, — пожаловалась Ди, но в сердце своем, в действительности, она не особо возражала. Ее лицо, как отметил Амальфи, несло на себе печать какой-то странного напряженного выражения, словно как в тот раз, когда она заявила, что хотела бы родить для Амальфи ребенка. Какой-то инстинкт заставил его повернуться и посмотреть на Уэба и Эстелль. Они сжимали руки, успокаивая друг друга. Лицо Эстелль было совершенно безмятежно и глаза ее сияли, словно сейчас она была ребенком ожидающим начала подготовленной вечеринки. Выражение лица Уэба оказалось гораздо труднее определить: он слегка хмурился, словно не мог до конца разобраться в том, почему он более уже так не беспокоится о чем-либо, как прежде.

Снаружи, донесся тонкий завывающий звук, который неожиданно поднялся до воя и так же снова умер. Сегодня в горах было снежно, пурга.

— А как насчет этого стола, бокалов, стульев? — спросил Амальфи. — Все это тоже с нами отправится?

— Нет, — ответил доктор Шлосс. — Мы не хотим рисковать любой возможной конденсацией материи поблизости от нас. Мы применим модифицированную технологию, которую мы использовали при создании Объекта 4101 — Алефнуль в будущем; мебель начнет переход вместе с нами, но затем, последнюю доступную нам энергию, мы направим для толчка ее на микросекунду в прошлое. И какова будет дальнейшая ее судьба, мы можем только предполагать.

Амальфи с отсутствующим выражением поднял бокал. На ощупь он был как шелк; Ониане изготавливали отличное стекло.

— А эта система координат, в которой я окажусь, — спросил Амальфи. — Она что, действительно не будет иметь никакой внутренней структуры?

— Только ту, которую вы сами наложите на нее, — сказал Ретма. — Поскольку, это не будет пространством, оно не будет иметь и своей метрики. Другими словами, ваше присутствие в нем будет невыносимым…

— Благодарю вас, — угрюмо ответил Амальфи, к очевидному изумлению Ретмы. Через мгновение, ученый продолжил, воздержавшись от каких-либо комментариев:

— Что я пытаюсь сказать, так это то, что ваша масса будет создавать пространство для своего размещения в нем, и оно примет метрическую структуру, которая уже существует в вас. Что произойдет после этого, будет зависеть от того, каким образом вы раскроете свой костюм. Я бы порекомендовал прежде всего выпустить кислород из ваших баллонов, так как для начала вселенной, вроде нашей, потребуется довольно значительное количество плазмы. Самого кислорода, в момент когда вы начнете избавляться от него, оставшегося внутри костюма будет вполне достаточно для вас. И как последнее действие — разрядите аккумуляторы вашего костюма; это будет эффектом поднесения спички, чтобы вызвать взрыв.

— А как велика может оказаться вселенная в результате в конце концов? — спросил Марк. — Я похоже, припоминаю, что настоящий моноблок был вроде бы велик, в то же время и сверхсконцетрирован.

— Да, это будет маленькая вселенная, — сказала Ретма, — быть может всего-лишь пятьдесят световых лет в диаметре в наибольшем своем объеме. Но это будет только в начале. Как только примется за действие постоянное созидание, все больше и больше атомов начнет добавляться к целому, до того времени, когда ее масса окажется достаточной, чтобы сформировать моноблок для следующего сжатия. По крайней мере, так мы это себе представляем; Вы должны понять, что все это — несколько умозрительно. У нас просто не хватило времени изучить все, что мы хотели бы узнать.

— НОЛЬ МИНУС ТРИДЦАТЬ МИНУТ.

— Ну вот, — сказал доктор Шлосс. — Все — в скафандры. Мы сможем продолжить переговоры по радио.

Амальфи осушил бокал с вином. Еще одно последнее действие. Он забрался в свой скафандр, медленно припоминая свое давнее знакомство с этим гротескным аппаратом. Он побеспокоился о том, чтобы радио было включено, но затем обнаружил, что ему больше нечего сказать. То, что ему предстояло неожиданно умереть, в сущности оказалось для него ничего не значащей реальностью, перед лицом такой величайшей смерти, чьей маленькой частицей он будет. И ни один из комментариев, приходивших ему в голову не казался ему чем-то большим, чем абсолютная чепуха.

Пока они проверяли друг друга в скафандрах, звучала кое-какая техническая беседа, с особенным вниманием в отношении Эстелль и Уэба. Но затем и этот разговор прекратился, так как и все остальные, а не только Амальфи, заметили, что слова просто невыносимы.

— НОЛЬ МИНУС ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ.

— А вы понимаете, что должно произойти с вами? — неожиданно спросил Амальфи.

— ДА, МИСТЕР МЭР. НАС ВЫКЛЮЧАТ В МОМЕНТ НОЛЬ.

— Что ж, хорошо.

Тем не менее, он задумался, допускали ли они мысль о том, что их могут снова включить в будущем. Конечно глупо думать о них, как радующихся чему-то хотя бы отдаленно напоминающему эмоции, но тем не менее, он решил не говорить ничего, что могло бы огорчить их. Они были машинами, но кроме того, они являлись еще и старыми друзьями и союзниками.

— НОЛЬ МИНУС ДЕСЯТЬ МИНУТ.

— Все это происходит вдруг так неожиданно быстро, — прошептал голос Ди в наушниках. — Марк, я… я не хочу, чтобы это произошло.

— И я не хочу этого, — ответил Хэзлтон. — Но это произойдет все равно. Я бы хотел, чтобы мне удалось прожить более человечную жизнь, чем я прожил. Но все произошло так, как произошло, так что теперь более нечего сокрушаться.

— А я бы хотела верить, — сказала Эстелль, — что во вселенной, которую я сотворю, не будет места горю.

— Тогда не сотворяйте ничего, моя дорогая, — сказал Гиффорд Боннер. — Оставайтесь здесь. Созидание означает горе, всегда и всегда.

— И радость, — произнесла Эстелль.

— Что ж, да, и это.

— НОЛЬ МИНУС ПЯТЬ МИНУТ.

— Мне кажется, что оставшуюся часть времени, мы можем обойтись и без отсчета, — сказал Амальфи. — Иначе далее они продолжат отсчет каждую минуту и последнюю они будут отсчитывать по секунде. Мы все хотим того, чтобы вырубить это бормотание? Кто-нибудь хочет сказать «да» или «нет»?

Все молчали.

— Очень хорошо, — сказал Амальфи. — Прекратить отсчет.

— ОЧЕНЬ ХОРОШО, МИСТЕР МЭР. ДО СВИДАНИЯ.

— До свидания, — пораженно произнес Амальфи.

— Я бы не хотел говорить то же самое, если вы не возражаете, — сдавленным голосом произнес Хэзлтон. — Это слишком близко приближает ко мне утрату вас всех, чтобы я мог это вынести. Я надеюсь, все сочтут, что я и так сказал это.

Амальфи кивнул головой, и только затем понял, что этот жест невозможно разглядеть внутри шлема.

— Я согласен, — сказал он. — Но лично я не чувствую себя обделенным. Я любил всех вас. И у вас остается моя любовь, которую вы можете забрать с собой, как она остается и со мной.