Мария Ермакова - Тенета

— Значит его вышлют челноком! — голос такая неожиданно стал резок. — Вы не понимаете, Лу-Танни! И ещё не скоро поймете. Но просто задумайтесь — Лазареты на перекрёстках миров… Стражи порога… Поверьте — терять мощь станции из-за каких-то любителей наживы по меньшей мере недальновидно.

Татьяна покачала головой.

— Вы правы, ничего не поняла, Уиффуи. И не уверена, что соглашусь с вами. Но, действительно, у меня слишком мало информации для выводов. Надо сначала посмотреть систему в работе. Я буду в Лаборатории, если что-то понадобится.

Такай махнул хвостом, отпуская Татьяну восвояси. И она отправилась разбирать медикаменты, которые он привез с М-63.

Вечером Татьяна столкнулась с механиком в коридоре. Такай шёл со стороны шлюзов, рядом с транспортной гравитележкой, над которой медленно вращалась вокруг своей оси какая-то разлапистая деталь. Он передвигался неторопливо, расслабленно помахивая хвостом, но остановился в удивлении, увидев Татьяну Викторовну, по привычке вручную оттаскивающую белоснежную голову оруха в Лабораторию на аннигиляцию. Все лицевые органы такая усиленно вытянулись вперед, разглядывая и обнюхивая неожиданный предмет.

— Это еда? — удивился он.

— Это беда! — в тон ему буркнула Татьяна. — Продукт шалостей моего биоморфора.

— Кааак? — такай даже подпрыгнул. — Ваш биоморфор выполняет такие сложные операции? Покажите!

Татьяна уронила голову оруха, едва успев отдернуть ногу. Сердито пнула её носком кеды и поманила такая за собой.

— Идемте, Уиффуи, я покажу вам это чудо инопланетной техники! Вы сможете его починить?

Такай неожиданно расплылся в улыбке.

— Я могу починить, доктор, однако не стану ломать весьма оригинальный образец! А вот изучить типовые контуры и образцы матриц не помешает.

— Ну, тогда хотя бы умерьте его аппетиты! — взмолилась Татьяна. — Он сжирает прорву биомассы и делает гораздо больше образцов, чем нужно. Перерабатывать же их обратно мне как-то…

Не найдя слов, Татьяна пожала плечами.

— Порционная нестабильность, — кивнул такай. — Понимаю. Посмотрю, что можно сделать. Татьяна завела Уиффуи в комнатку, где стоял Лепила. Такай окинул аппарат испытующим взглядом, развернулся и вышел.

— Очень старая модель, — заметил он, — должно быть, ему не раз меняли внутренности. Судя по всему, получилось функционально! Я закончу то, что запланировал на сегодня, и займусь биоморфором. Конечно, Лу-Танни, кофе не помешает!

Татьяна сначала онемела от наглости станционного механика, а потом обратила внимание на смешно морщившийся нос такая, лукавых бесенят, запрыгавших в его чёрных глазах, и расхохоталась.

— Будет вам кофе, Уиффуи! — пообещала она. — И какава с чаем…

Тот резво отпрыгнул в сторону, погрозил ей хвостом:

— Не надо какаву, доктор! Такаи такое не едят!

И смешно подскакивая, поспешил за уехавшей далеко вперёд по коридору тележкой, которую незримо вёл Управляющий Разум.

Татьяна задумчиво посмотрела вслед, прикидывая, чем она только что смутила резвого Уиффуи? Ничего не надумав, вздохнула и вернулась к злосчастной голове, которой следовало занять почётное место в перечне ранее аннигилированных органов и частей.

Чуть позже, поужинав и выпив кофе вместе с такаем, Татьяна направилась в лабораторию — продолжать исследования Гру-Хака. На полдороги её остановил Э, который сообщил, что некое послание ожидает в Центре Управления. Проходя мимо комнаты с Лепилой, она услышала азартное сопение — Уиффуи вскрыл оболочку аппарата и «копался в контурах», словно патанатом во внутренностях клиента. Тамп висел над его головой, видимо, наблюдал с любопытством, но механику не мешал и за хозяйкой не последовал. В отличие от Бима, который шел рядом с ней, изображая примерную собаку.

В глубине души Татьяна надеялась, что сообщение пришло от Ларрила. Отчего-то в одни дни она скучала по нему сильнее, чем в другие; иногда вовсе не думала о нём, а иногда мечтала бросить всё и оказаться рядом, ощутить его горячие ладони на своей коже, спрятаться от всего мира под шатром чёрно-белых крыльев.

Поэтому, садясь в своё кресло, она внутренне улыбалась, предвкушая что-нибудь если не красивое и необычное, то просто приятное. Управляющий Разум погасил свет, оставив панорамный круговой экран едва светящимся, помедлил секунду и начал передачу сообщения. Собственно, ни текста, ни музыки, ни пояснений оно не содержало. Визуально Татьяна очутилась неподалеку от грубо огранённого сильными ветрами холма. На его вершине еще дымилась полуразрушенная массивная башня, которую с четырёх сторон украшали каменные барельефы с изображением уже знакомой свирепой морды — лицом она не могла это назвать — Великой Матери Сатианы. Изображение подрагивало, словно некто держал обычную камеру и руки у него тряслись, но, как Татьяна ни оглядывалась, лица «оператора» не видела. Двигаясь по невидимому следу, изображение поплыло правее, обогнуло массивный обломок стены и… захватило сознание Татьяны Викторовны, перестав дрожать и мерцать перед глазами. Она будто наяву попала на Сатиану, вдохнула тяжёлый воздух, наполненный запахами гари и какой-то гадкой сладости, которую не мог разогнать даже сильный ветер, свободно перемещающийся между холмов и скал с расположенными на вершинах широколопастными сооружениями. Увидела, как крошащийся коричневый камень выпускает облачка пыли от прикосновения подошв её скафандра, и двинулась в путь, усыпанный крошевом и непонятными обломками. Каменная лестница завела наверх — к башне. Дорожка, выложенная матовыми коричневыми пластинами неравномерной формы, окончилась у разверстой дыры, из которой смотрела пустота — большая часть дальней стены обрушилась по ту сторону холма. Выщербленные остатки ступеней звали подняться на небольшую площадку, образованную двумя прилепившимися друг другу блоками перекрытия. Татьяна послушно переставляла ноги, пока не оказалась на самом верху. Застыла, разглядывая равнину, раскинувшуюся в кольце охранных холмов, на башнях которых не горел ни один огонь. Сумерки уже опускались на поверхность планеты. Под низким серым небом ровными рядами уходили вдаль жилища квадратной формы, кажущиеся массивными, без окон, лишь с небольшим октаэдром прозрачного материала, расположенным по центру крыши каждого здания. На некоторых домах октаэдры светились — то ли отражённым, то ли накопленным за день светом. Здесь сильней несло гарью от камней башни — их верхние кромки были оплавлены, будто от жара. Но сладкий запах стал неизмеримо явственнее, ударил в лицо, заставив сощуриться.