Гарри Гаррисон - Мир на колесах (пер. О.Колесников)

Следуя его указаниям, пилот дал натяжение тросу, затем стал осторожно выбирать его. Крючья вошли глубоко, и бугор задрожал, кожа его пошла рябью. Это было неудачным моментом. Если бы бугор сейчас прыгнул, он мог повредить вертолет. Но край поднимался все выше и выше, пока влажное белое подбрюшье не оказалось в двух метрах над землей. Больше всего это напоминало скатерть, которую берут за край и выворачивают наизнанку. Плавно и медленно бугор перекатывался, пока не лег на спину, открыв огромное брюхо – блестящую белую плоть.

Через мгновенье вид изменился, когда тысячи ног выстрелили вдруг в воздух – словно внезапно вырос лес бледных членов. Несколько секунд они стояли совершенно прямо, затем медленно опустились.

– Теперь он безвреден, – сказал Ян. – Со спины ему не перевернуться.

– И ты его сейчас убьешь, – тепло сказал Чан Тэкенг.

Ян придержал раздражение в голосе.

– Нет, нам не следует делать этого. Я не думаю, что тебе так уж необходимо на поле семь тонн гнилого мяса. Оставим его здесь. Более важна жатка. – Он отдал по радио на Большое Кресло команду к посадке, затем снял с бугра подъемный трос.

На вертолете был мешок с содой, припасенной как раз на такой случай. Всегда приходилось учитывать проблему, с которой теперь столкнулся Ян. Он вновь забрался на жатку и начал разбрасывать пригоршнями соду на лужи кислоты. Не было заметно, чтобы кислота что-нибудь заметно повредила – хуже, если она протекла в механизм. Нужно было немедленно начать снимать кожухи. Многие кожухи были погнуты, а некоторые колеса сорваны. Работа предстояла большая. С помощью трактора он потащил жатку на добрых двести метров от бугра. Под критическими взглядами и еще более критическими комментариями Чана Тэкенга он велел Большому Креслу развернуть и перевернуть бугор.

– Оставить этого страшного зверя здесь? Убить его! Зарыть его! Сейчас он снова прыгнет и всех нас убьет!

– Не убьет, – сказал Ян. – Он может двигаться только в одном направлении, вы же видели это, когда ноги были подняты. Когда он вновь прыгнет, то окажется уже на целине.

– Но вы же не можете знать точно…

– Достаточно точно. Я не могу нацелить его, как винтовку, вот что вы хотите сказать. Но когда он прыгнет, он уйдет отсюда.

Словно в подтверждение этих слов бугор прыгнул. У него не было логики и не было эмоций. Но он обладал сложным набором химических триггеров. Все они были приведены в действие грубым обращением, явным колебаниям тяготения, ожогом и потерей части тела. Послышался глухой стук, когда ноги одновременно пнули землю. Некоторые из женщин взвизгнули, а Чан Тэкенг захлебнулся воздухом и оступился.

Огромная туша с тонким ревом неслась в воздухе. Она миновала поле и область сенсорных лучей и тяжело упало на песок. Над ней поднялось густое облако пыли.

Ян вынул из вертолета ящик с инструментами и принялся за ремонт жатки, радуясь, что может забыться в работе. Как только он сделал это, когда остался один, мысли его мгновенно вернулись к кораблям. Он устал думать о них и говорить о них, но не мог их забыть. Никто не мог их забыть.

– Я не хочу говорить о кораблях, – сказала Элзбета Махрова. – О них сейчас говорят все.

Она сидела на скамье общественного пути, очень близко к Яну, так что ее бедро было прижато к его бедру во всю длину. Он мог чувствовать тепло ее тела сквозь тонкую материю одежды и ткань своего костюма. Он стиснул руки еще крепче, так что жилы на них вздулись, став похожими на струны. Так было всегда, стоило ему к ней приблизиться, все время, пока он был здесь.

Краешком глаза он взглянул на нее: гладкая загорелая кожа рук, черные волосы до плеч, глаза большие и темные, грудь…

– Корабли очень важны, – сказал он, с усилием отводя от нее взгляд, без интереса глядя на толстостенный склад по ту сторону движущейся дороги. – Они уже опаздывают на шесть недель, а мы уже на четыре недели задерживаемся с выходом. Сегодня нужно что-то решить. Ты спрашивала еще раз Хрэдил о нашей женитьбе?

– Да, – сказала Элзбета, повернувшись к нему и взяв его руку, хотя их могли видеть и прохожие. – Она отказалась меня слушать. Я должна выйти за кого-нибудь из семьи Семеновых, или я вообще не выйду замуж. Таков закон.

– Закон! – он с ненавистью произнес это слово, вырвал свои руки и отодвинулся от нее. Она не знала, что ее прикосновение было для него пыткой. – Это не закон, всего лишь обычай, крестьянское суеверие. На этой сельскохозяйственной планете под бело-голубой звездой, которой не видно с Земли. На Земле я мог бы жениться, иметь семью….

– Ты не на Земле, – она говорила так тихо, что он едва слышал ее.

Этот тон охладил ее гнев, сделал его внезапно слабым. Да, он не Земле, и никогда не вернется на Землю. Он проведет свою жизнь здесь и найдет способ смириться с правилами. Ему нельзя нарушать их.

На часах было двадцать, хотя по-прежнему царили бесконечные сумерки. Хотя сумерки длились уже четыре года, люди измеряли время с помощью хронометров и часов, а также ритмом своих тел, заложенным на планете во многих световых годах отсюда.

– Они собрались на митинг и уже больше двух часов говорят все о том же, вновь и вновь возвращаются к этой теме. Должно быть они уже устали, – он встал.

– Что ты будешь делать? – спросила она.

– То, что надлежит делать. Решение нельзя откладывать больше.

Она быстро взяла его руку в свои ладони, хотя и знала, что делает с ним ее прикосновение.

– Удачи.

– Это не я нуждаюсь в удачи. Моя удача оставила меня, когда я покинул Землю, заключив последний контракт.

Ей нельзя было идти с ним, потому что это был митинг Глав Семей и технических офицеров. Как капитан Технадзора, он мог там присутствовать. Внутренняя дверь герметического купола была на запоре, и ему пришлось громко стучать, прежде чем замок щелкнул, и она открылась. Проктор-капитан Риттерснатч обратил на него подозрительный взгляд узких глаз.

– Вы опоздали.

– Заткнись, Хейн, и открывай дверь, – он испытал очень мало уважения к проктору, который досаждал тем, кто был ниже рангом и пресмыкался перед вышестоящими.

Митинг был в той степени деморализации, как он и ожидал. Чан Тэкенг, как Главный Старейшина, председательствовал, и постоянный стук его молотка и визг, когда его игнорировали, ничем не мог помочь установлению тишины. Имели место перебранка и горькие упреки, но ничего позитивного не предлагалось. Повторялись те же слова, что и месяц назад, и конца этому видно не было. Настала очередь выступать Яну.

Ян вышел вперед, поднял руку, требуя внимания, но не был замечен Чаном. Он приблизился к маленькому человеку, навис над ним. Чан сердито махнул ему, чтобы он отошел, и попытался заглянуть сбоку, но Ян не двигался.