Венедикт Ли - Perpetuum mobile (Гроза над Миром – 2)

Быстро прикрылась рукавом, потому что в этот момент Седа выплюнула горьковатую бумажную кашицу ей в лицо.

– Правда, молодец, – похвалила Хозяйка. – Не пресмыкаешься. Получай награду. Литературная премия от Хозяйки Острова – казнь на площади Искупления. Сама знаешь: в Вагноке – это главная площадь. Цени. По радио и видео уже объявили. Выходи, не то опоздаешь.

Дверь отворилась, за нею стоял майор Иомен.

– Берите ее, – сказала Хозяйка, и Седе вновь показалось, что видит сон.

Сделала шаг, другой. Идти почему-то было трудно. Обернулась к Хозяйке.

– Вы злитесь на зеркало.

Очень было странно идти по улице с майором Иоменом. Седа подумала, что отсутствие охраны – лишь видимость. Попробовать убежать? Куда же? Она не станет позориться.

– На чем я провалилась? – спросила Седа.

– На дилетантстве, – хмуро ответил Иомен. – Вы мстили за кого или у вас принципы образовались?

– Кто-то должен…

– Что?

– Ничего. Вы делаете, что считаете правильным. И я сделала.

– Я делаю то, что считаю неправильным, – сказал Иомен.

Они вышли на выгороженную металлическими стойками часть площади, с деревянным столбом посередине, по периметру стояла охрана. Народу было мало, настроение у всех какое-то оглушенное. «Чувствую себя идиоткой. Скажи мне кто, что это будет так, не поверила бы».

– Это похоже на фарс. Вы не согласны?

– Это и есть фарс, – сказал Иомен. – Вы бы помолчали. Вам умирать, а вы языком мелете.

«Если замолчу, то заплАчу…»

Захотелось обругать Иомена, но его уже не было рядом, только две мускулистые тетки, которые грубо схватили ее и потащили к столбу. Седу привязали, заведя руки назад, она пару раз брыкнулась, после чего ноги ей, подогнув, тоже крепко притянули к опоре. Во время борьбы платье Седы лопнуло по швам в нескольких местах, и одна из экзекуторш стала срывать его с тела девушки, подрезая острым стилетом. Когда блестящее лезвие мелькнуло у ее глаз, Седа постаралась не моргнуть. Палачка хмыкнула и занялась бельем Седы.

В преддверии тайны, что скоро открою

Я вижу дома и мосты над рекою,

Как вечер неспешно заходит в аллею,

В далеком окне солнца блик пламенеет,

Я вижу, я слышу,… я знаю, что будет,

Когда я уйду. Не исполнятся люди

Печали. Не будет ни вздохов, ни горьких рыданий –

Чего, в самом деле, мы все не видали?

Что капля для моря? Песчинка в пустыне?

Снежинка в сугробе, невидима стынет?

Потерян один в череде поколений,

Секунды не станет в потоке мгновений –

Никто не заметит. Не вздрогнет пугливо.

В распадке не смолкнет ручей говорливый.

Продолжится шествие ночи и дня,

Когда в этом мире не станет меня.

Исчезнет лишь малость. Луч света в окне

Погаснет, растаяв в таинственной мгле.

И говор случайный на улицах поздних,

На лозах висящие пыльные гроздья,

Вина терпкий вкус и дразнящие ласки,

Сцена, оркестр, театральные маски…

Актеры и зрители – всех вас не будет,

Исчезнет весь мир: страны, горы и люди.

Секрет этот вечный отдам не тая:

Исчезнете все вы, останусь лишь я.

– Ваше высочество…

– Выйдите вон.

Иомен вернулся в приемную. Двое сегодняшних дежурных – парень и девушка – курсанты- эльберовцы, воззрились на него. Иомен ответил на невысказанный вопрос:

– Занята. Глаз не подняла. И… что на мониторе?

На мониторе была вечерняя площадь. На широте столицы Острова темнело быстро.

– По-моему, это – дикость. Пережиток прошлого, – сказала девушка, с вызовом глядя на Иомена.

– По-моему – тоже, – согласился Иомен. – Вы пойдете, скажете ей? Тогда там вас станет двое, – он показал на монитор.

– Иомен! – прозвучал голос из динамика на столе.

– Иду, ваше высочество! – заторопился Иомен.

В кабинете Хозяйки царил полумрак, рассеиваемый настольной лампой да светом монитора, такого же, как в приемной. Хозяйка уже не расхаживала из угла в угол, а сидела за столом. Иомену сесть не предложила. Вскинула голову, лицо ее по контрасту с желтым отсветом кимоно показалось Иомену призрачно бледным.

– Пора заканчивать, Иомен. Вы определились с методом? Ничего неприятно поражающего чувства людей. В этой ситуации не место жестокости.

Монитор стал ярче – на площади зажглись прожекторы, высветив притянутую ремнями к столбу обнаженную женскую фигуру.

– Юна, а вполне сформировалась, – заметила Хозяйка. – И мне нравится ее манера носить косы. Очаровательно.

– Э-э… Ваше высочество…

– Слушаю.

– Прошу принять мою отставку.

– Не принимаю.

– Ваше…

– Короче, Иомен.

– Наоми Вартан! Вы совершаете ошибку. Усугубляющую последствия уже случившегося.

– Милый мой Иомен, – отвечала Хозяйка. – Может быть, я не меньше вашего жажду простить глупую, самолюбивую девочку. После чего неприличные вирши про Хозяйку будет писать на заборах всякий, кому не лень. Мой «светлый образ», – она скривила губы, – постепенно размывается – вполне естественно, но происходит это в последнее время что-то уж слишком быстро.

Вы поймите, Иомен: революция случается не тогда, когда «жить нельзя», а когда жить-то можно, но хочется лучше. И активность масс растет не когда усиливаются репрессии, а наоборот – когда они ослабевают. Вывод – теорема от Хозяйки, дарю ее вам: плохие времена для дурного режима наступят, когда режим этот захочет исправиться.

Потому я продолжу следовать раз и навсегда заведенным правилам. Я сильна тем, что держу слово. Простите меня.

– Вы прочли ее дневник? – спросил Иомен.

– Да, накажи вас Мария-дева. На кой вы мне его подсунули?

– Она могла стать великим поэтом…

– Пока что она – графоманка. И я избавлю общество от ее нудных вирш.

Хозяйка подалась к монитору.

– Погодите-ка. Что вы с ней сделали?

– Ничего страшного, ваше высочество. Щипчики, удерживающие язык. Она намеревалась публично вас поносить.

– Вот кто душит свободу слова в моем государстве. Вы, Иомен. А заметили: народу-то прибавилось?

– Да. У кого есть видео – смотрят дома, кто живет близко – идут сюда.

На экране связанная фигура слабо пошевелилась.

– Ей там не холодно? – спросила Хозяйка и сама же ответила: – Ничего, ночь теплая.