Эрик Флинт - Фанатик

— Почему вы не сказали нам? — вполголоса спросила майор Гражданка, — Я имею в виду… когда умер Сен-Жюст и всё кончилось? Все эти недели…

— Что всё? Я имею в виду «кончилось», — взгляд Каша был очень суров. — Я никак не мог знать, какой установится режим. Исходя из того, что я знал, вполне могло получиться, что мне придётся продолжить оппозиционную деятельность. Но поскольку я сделал всё возможное, чтобы подготовить Ла Мартин к любому развитию событий — включая и возможность восстановления старого режима — я должен был поддерживать своё прикрытие. Это попросту было моей обязанностью.

Все офицеры на мостике теперь уставились на него. Немногие из находившихся на своих постах нижних чинов сделали хоть попытку скрыть, что также прислушиваются.

Каша нахмурился.

— Почему вы все выглядите настолько озадаченными? Вы знаете, с какой тщательностью я отношусь к расследованиям. К тому времени, когда я добрался до Ла Мартина — а это было долгое путешествие — я был вполне уверен, что понял происшедшее здесь. И что от меня требуется сделать. Понадобилось немного времени, чтобы подтвердить это на месте.

Из всех находившихся на мостике Майор Лафитт был единственным, чьи глаза не были широко раскрыты. На самом деле, они сузились от подавляемого гнева.

— Какого черта вы приказали нам сделать вашу кровавую работу? — резко спросил он. И добавил, взглянув на Шарон. — Особенно с нашим собственным комиссаром. Лучшим, черт подери, комиссаром корабля из тех, с которыми кому бы то ни было из нас когда-либо приходилось служить.

— Не глупите, майор Лафитт! — резко оборвал его Каша. Показалось, что Фанатик вернулся. — Первое же, что я должен был сделать…

Он резко прервался, повернулся и вперил твердый взгляд в одну из рядовых-связисток:

— Запись ведётся?

Рядовая торопливо — даже и не подумав взглянуть на капитана корабля — нажала кнопку на пульте.

— Уже нет, сэр.

Каша кивнул и повернулся обратно.

— Если не возражаете, капитан Райт, я бы предпочёл не оставлять официальных записей происходящего.

И продолжил, не дожидаясь одобряющего кивка капитана СД:

— Как я говорил, майор, не глупите. Безумие правления Джамки — его результаты, правильнее будет сказать — дали мне возможность уничтожить худшие проявления измены Сен-Жюста здесь, в Ла Мартине. Конечно…

Он снова пожал плечами; но, на сей раз, это было прежнее подергивание.

— Я никак не мог знать — и, на самом деле, никак не предполагал — что адмирал Тейсман вскоре свергнет предателя. Но это неважно. Мой долг был ясен. Рано или поздно режим Сен-Жюста был обязан рухнуть. По крайней мере, начать распадаться по швам. Ни одно чисто полицейское государство в истории не выживало в течение длительного времени. Так сказал мне однажды Кевин Ушер, и я ему верю. Сен-Жюст без Роба Пьера был обречён пасть — и довольно быстро.

«Ушер прав, — подумал Юрий. — Берия без Сталина не продержался… нескольких недель? Не могу припомнить точно. Но наверняка не больше года. Одного только террора всегда недостаточно».

— Таким образом, моей очевидной обязанностью было сделать всё возможное, чтобы подготовить Ла Мартин к грядущим потрясениям, — продолжил Каша. — Если хотите, санировать сектор. Конечно, убийство Джамки дало мне замечательную отправную точку. Но — возвращаясь к сути, майор, — мне было необходимо немедленно заручиться поддержкой его убийц. Они были единственными людьми, на которых я мог рассчитывать наверняка. Отчасти, конечно, потому, что их действия указывали на их добродетель. Но также и потому, что они должны были видеть во мне самый надёжный способ скрыть их собственные следы. Более того, для них это было самым быстрым способом достижения их целей. Я уверен, что вы планировали — со временем, конечно, — казнить каждого замешанного в убийстве рядовой Кведиллы. Джамка был только началом.

Все в комнате застыли. Гнев покинул лицо майора Лафита, осталось только потрясение. А лицо Шарон было бледно, как у привидения.

— О, Господи, — прошептал Юрий. И продолжил почти умоляюще: — Шарон…

— Заткнитесь, Радамакэр!

Никто до того никогда не слышал, как Виктор Каша повышает голос. Но это был громкий голос. На этот раз ничуть не холодный, а гневный и горячий.

— Вы бездельник! — проревел Каша, а потом продолжил сквозь зубы, явно сдерживая себя:

— Она сделала только то, что следовало сделать вам, Радамакэр. Вы были заместителем командующего Государственной Безопасности здесь, в Ла Мартине. Это было вашей обязанностью — проследить за устранением такого животного, как Джамка, как только стала ясна его сущность, и угроза для народа Республики стала очевидной. Не её. Вашей. Даже если для этого вам пришлось бы выйти за рамки своих полномочий.

Его ноздри презрительно раздулись.

— Но, конечно, вы смотрели в другую сторону. Заняли пассивную позицию. Как всегда. Комиссар.

Последнее слово фактически источало сарказм. Но, как будто это удовлетворило его, сердитое презрение в выражении лица Каша таяло с каждой секундой.

— Чёрт подери, Юрий, — устало сказал Каша. — Вы один из самых хороших людей, которых я когда-либо встречал. Но однажды вам придётся выучить, что щит без меча — жалкая защита в реальном бою.

Юрий всё ещё смотрел на Шарон. Она смотрела на него. Ее лицо было всё ещё бледным, но спокойным.

— Она была одной из наших, Юрий, — тихо сказала Шарон. — Каролина Кведилла была одной из наших. Когда Джамка перешел эту черту…

— Товарищ по кораблю, — прошипел Лафит. — По лучшему чёртовому кораблю во флоте.

Плечи майора казались ещё более широкими, чем когда-либо, а его большие руки сцепились за спиной.

— Да, конечно, Кведилла была не лучшей рядовой и, вдобавок, сумасбродкой. Она постоянно искала острых ощущений и была источником дисциплинарных проблем. Как раз такой кретинкой, которую Джамка — который, если помните, был привлекательным, обходительным ублюдком; если не знать, что скрывается внутри — мог заманить к себе, когда она была в увольнительной на поверхности. Но она оставалась одной из нас. Проклятье! Никому не дозволено пересекать эту черту.

Он медленно, глубоко вдохнул.

— В любом случае не для чего-то подобного. Если бы это было вопросом политической благонадёжности, или… или…

Его большие руки, казалось, напряглись.

— Это другое дело. Но это было всего лишь чудовище, занимающееся своими играми, и думающее, что его положение может защитить от всего. Он узнал, что ошибался.