Мария Ермакова - Тенета

Как расцветает цветок в пустыне, так наполняли станцию тихие шорохи чужой любви. Кружили голову, снимали с сердца оболочку за оболочкой, покров за покровом. И пальцы сами тянулись к панели управления, чтобы послать полный отчаяния вызов через ледяные преграды космоса и получить ответ. Пусть лишь только одно слово, взгляд, жест…

И каждый раз она останавливала себя. Ларрил ни разу не вышел на связь с тех пор, как покинул станцию. Возможно, ему требовалось время осознать случившееся. Но и ей оно тоже было нужно. Так откуда тогда эта тоска в подушечках пальцев, это тепло и жжение внутри, это глухое, копящееся раздражение?

Всего через четыре суточных цикла Икринка подтвердила зарождение новой жизни внутри Рисы. Юмма, оплетя себя щупальцами и взволнованно жмурясь, смотрела на стену операционной, куда Э вывел картинку малюсенькой, хаотично двигавшейся по одному из щупалец, клеточки.

— Шустрый какой, — улыбнулась Татьяна, но пациентка отрицательно помотала парой конечностей.

— Это юмма, — застенчиво произнесла она, и огромные шоколадные глаза с золотыми крапинками совсем закрылись от удовольствия, — маленькая юми…

— На таком сроке ничего наверняка нельзя сказать… — осторожно заметила Татьяна Викторовна.

Риса смешно замахала на неё щупальцами.

— Что вы, доктор Лу-Танни! Я просто знаю… Знаю!

И она заурчала с таким счастьем, что у Татьяны прихватило сердце.

Вскоре она, улыбаясь, провожала пару, которая выглядела так, словно ребенок уже родился, сделал первый шаг и сказал первое слово. Когда белые двери шлюзовой скрыли их ярко-расцвеченные тела, улыбка как-то незаметно исчезла с лица, словно тени стерли её. Бим вопросительно поглядывал на хозяйку снизу вверх, откуда-то появился Шуня, разлегся на груди ожерельем, ощупывая её подбородок своими ниточками — то ли шерстинками, то ли конечностями.

«Отчаяние вам к лицу…» — сказал загадочный гость, который приходил одному ему ведомыми путями. Возвращаясь в операционную, чтобы привести в порядок ментальные записи проведённых процедур, Татьяна вдруг всерьёз задумалась о том, почему ей так нравилась тяжелая, неудобоваримая, абсолютно нечитаемая «Игра в бисер»?

Не оттого ли её влекла история Иоганна Кнехта, что, не смотря на все встречи, преподносимые судьбой, в глубине души ученик, а затем и магистр Игры, оставался тем, полным одиночества человеком, которого она открыла в себе самой после смерти Артема? Оттого ли одиночество не тяготило его, что являлось границей недостижимой мудрости, к которой герою Гессе, возможно, удалось приблизиться вплотную на пороге смерти? Одиночество — ответ? Или мудрость? Или… мудрость одиночества?

Пространство перед глазами вдруг выгнулось дугой. Чтобы не упасть, Татьяна отшатнулась к стене коридора. В памяти мелькнула темнота, качающая чужие звезды — тень корабля, того самого, что совершил нападение. Едва немного отпустило, она дрожащей рукой провела по лбу, отирая испарину. Картинка не складывалась. Чреше навел на мысли о том, что нашёптывал чужеродный голос в экзосфере Земли… Чреше заставил вспомнить первое названное имя, которое, только что щёлкнув волшебным Кракатуком, на мгновение сместило сознание с законно занятого трона. Обрывки слов и фрагменты мыслей кружились вокруг, вызывая ноющую головную боль и тошноту. Были ещё имена! Она помнила точно! Под музыку великого Амадея что-то оставило в её сознании семена, которые то ли пытались прорасти, то ли взорваться. И то и другое явно представляло для неё угрозу. Чреше?..

Татьяна Викторовна, не отлепляясь от стены, вслух и про себя повторила в разном порядке сочетания слов «Гессе» и «Мудрость одиночества». Ничего не произошло. Если они на что-то действовали в её сознании — это уже случилось. Удивительно, но впервые за всё время, проведенное на станции, Татьяна пожалела, что рядом нет мужа. Да, она скучала по нему, отчаянно тосковала, но не ждала с тех самых пор, как крышка гроба закрыла его измененное травмой лицо. А вот сейчас остро захотелось ощутить поддержку близкого человека. Вдвоём они бы смогли подумать и понять происшедшее, найти выход. Чувство было мимолетным, как ночной мотылек. Она сама знала ответ — глубинный сканнинг головного мозга помог бы разобраться. Но всё в ней сопротивлялось против этой процедуры. И был ещё простой человеческий страх боли.

Татьяна без сил опустилась на корточки и ткнулась лицом в тёплый пёсий лоб. Бим поскуливал — ощущал смятение хозяйки. Шуня тихонько трогал своими ниточками её лицо, щекотал за ухом, дергал за пряди, словно пытался рассмешить и расшевелить. А у неё не было сил подняться.

Она просидела у стены около часа. Пространство более не выкидывало фортелей, головная боль потихоньку стихла. Татьяна поднялась и решительно направилась на кухню. Пускай кофе было немного, сейчас он был ей необходим.

Татьяна даже синтезированного Э сахара не стала класть. Вылила в себя чёрную горечь, похожую на жидкий асфальт, вместе с крупинками зёрен. Громко сказала «Ффууу!», запила двумя чашками воды и всё-таки пошла в операционную. Данные обследований юмбаи были структурированы, добавлены в банк пациентов и выложены в Общую сеть Лазаретов.

От крепкого кофе на языке осталась горечь. Странное чувство, но горечь ощущалась и на сердце, словно и его она макнула в дымящийся напиток. Татьяна бы хотела сейчас окунуться в искрящиеся воды Лу-Танова бассейна, но вместо этого, сжав губы, направилась в Центр управления. И только протянула руку к панели связи, как та активировалась, разнеся сигнал по станции. Татьяну Викторовну вызывали с М-63. Не веря глазам, она увидела Ларрила на экране. Проангел похудел, под глазами залегли тёмные тени.

Они всмотрелись друг в друга и спросили в один голос:

— Что случилось?

Повисла пауза. И снова одновременно лёгкая улыбка тронула их губы.

— Прости, что долго не мог связаться с тобой, — первым заговорил Ларрил. — У нас тут непредвиденные обстоятельства. Без предупреждения прибыло посольство гоков из сектора Дох. Ну и ещё… всякое…

Татьяна кивнула. Переполох на станции, где постоянно пребывали сатианеты, она могла себе представить. Но сердце тревожно сжалось не от этого. А оттого, что он не договаривал.

— Ты выглядишь устало, Танни, — проангел склонил голову набок, — много работы?

— Не то слово! — улыбнулась она в ответ. — Но теперь я крёстная мама маленькой юми… Только, пока не знаю, какого она будет цвета — как мама или как папа?

— Что такое крёстная мама? — нахмурился Ларрил.

Путаясь в ангальезском произношении и фразах, она кое-как объяснила значение слова. Ларрил кивал, слушая, но ей показалось, что мысли его блуждают где-то далеко.