Вебер Дэвид - Космическая станция "Василиск"

Хонор улыбнулась, и отражение улыбнулось в ответ. Чувство восторга нахлынуло снова, вытеснив все заботы, и она почувствовала, как опять, помимо воли, становится похожа на ребенка, завладевшего мешком с новогодними подарками. Харрингтон твердо решила настроиться на серьезный лад и заставить себя весь остаток пути думать о задании. Командир обязан выглядеть спокойным и собранным.

Она неплохо потрудилась, чтобы так быстро сделаться командиром корабля. Увеличение продолжительности жизни почти автоматически привело к удлинению срока службы. Флот, несмотря на постоянное расширение, причиной которого была угроза со стороны Хевена, не испытывал недостатка в старших офицерах, а Хонор пробивалась из низших чинов. К тому же она не располагала ни высокопоставленными родственниками, ни друзьями, способными подтолкнуть ее флотскую карьеру. Харрингтон с самого начала знала и принимала тот факт, что люди менее компетентные, но более родовитые обойдут ее. Ну, обошли…

Командование легким крейсером — предел мечтаний многих офицеров! И пусть «Бесстрашный» вдвое старше ее и не намного крупнее современного эсминца — что с того? Он все равно остается крейсером, а крейсеры — это уши и глаза Королевского Флота Мантикоры, сопровождающие и разведчики. Сфера независимого командования и огромных возможностей.

И ответственности. Мысль об ответственности позволила, наконец, удалить остатки улыбки. Конечно, любой способный офицер жаждет независимого командования, но получив его, капитан остается один на один со всеми своими проблемами. Ему не к кому обратиться, никто не взвалит на себя его ответственность и не разделит с ним вину. Командир крейсера становится прямым персональным представителем Короны и Королевы, вершителем судьбы вверенного ему корабля. И если он не оправдает оказанного ему доверия, никакая сила в галактике не сможет его спасти.

Капсула остановилась, и Хонор, выйдя в просторную галерею, окинула жадным взглядом свой новый крейсер. Корабль Ее Величества «Бесстрашный» висел в своем доке за прозрачной стеной толстого бронепластика, строгий и изящный даже за нагромождением рабочих платформ и подъездных туннелей. Сразу за передними импеллерами на белом корпусе выделялся бортовой номер: «CL-56».[6] В вакууме дока плавали ремонтные механизмы, управляемые людьми в скафандрах. Основные работы, похоже, проводились в бортовых орудийных отсеках. Задремавший было Нимиц открыл один глаз и стал наблюдать за тем, что заинтересовало его спутницу, замершую перед прозрачной бронепластиковой стеной.

Отправляясь сюда, Харрингтон знала, что «Бесстрашного» должны переоборудовать капитально, но, изучая происходящее в доке, усомнилась в адекватности своего представления о «капитальном». Вкупе с умышленным сокрытием деталей и недомолвками адмирала, зрелище лишний раз наводило на мысль о том, что на «Гефесте» затевается нечто совершенно особенное. Хотя какое все это имело значение сейчас — Хонор буквально пожирала глазами новый корабль, ее корабль!

Трудно сказать, как долго она простояла в полной неподвижности, пока наконец не нашла в себе силы оторваться от созерцания и направиться к туннелю для экипажа. Двое морпехов, часовых у входа, вытянувшись по стойке «смирно», наблюдали за ее приближением.

Женщина, протянув им свои документы, с одобрением наблюдала, как старший, в звании капрала, внимательно их изучает. Разумеется, дежурные и без всяких бумаг догадались, кто перед ними, иначе и быть не могло, разве что систему тайного флотского оповещения постигла внезапная и необъяснимая смерть, да и вожделенный белый берет имел право носить лишь один член экипажа любого корабля. Как бы то ни было, ни один из солдат не выказал ни малейшей осведомленности о прибытии их второго после Господа Бога начальника. Капрал протянул ей папку обратно и отдал честь, Хонор, отсалютовав в ответ, прошла мимо дежурных в туннель.

В обзорном зеркале на первом повороте туннеля Харрингтон заметила, как капрал включил наручное переговорное устройство: видимо, сообщил, что новый капитан на подходе.

Пол пересекла алая линия, предупреждающая о зоне невесомости. Когти Нимица погрузились глубже в подушечку на плече. Возникло ощущение свободного падения, и Хонор, покинув область искусственной гравитации «Гефеста», отправилась в грациозное плавание. Пульс ускорился до неприличия. Женщина ужом скользила вниз по переходу. Еще две минуты, сказала она себе. Всего две минуты.

Лейтенант-коммандер Алистер МакКеон поправил ремень и согнал с лица выражение неудовольствия. Сообщение застало его в глубинах недр развороченной системы огневого контроля. Принять душ и переодеться в свежую форму он не успел и теперь чувствовал, как пот пропитывает рубашку под торопливо натянутым кителем. Слава богу, благодаря сообщению капрала Левина ему хватило времени построить команду. На верфи не требовалось строгого соблюдения этикета, но МакКеон не собирался лишний раз раздражать нового капитана. Кроме того, у «Бесстрашного» имелась репутация, а репутацию следует поддерживать, да и вообще…

В тот момент, когда из-за поворота показался новый командир корабля, спина лейтенант-коммандера распрямилась и он ощутил мучительный спазм чего-то очень похожего на боль. При виде блестящего, серо-кремового животного, восседающего на капитанском плече, лицо старпома слегка вытянулось. О древесном коте он ничего не знал и, заметив его, едва справился с приступом иррациональной обиды.

Капитан Харрингтон легко преодолела оставшиеся несколько метров туннеля, перевернулась в воздухе, ухватилась за алый поручень, отмечавший границу внутреннего гравитационного поля «Бесстрашного», и, словно гимнаст, спрыгнувший с колец, мягко приземлилась на палубу крейсера. На фотографии, в повседневном форменном кителе, женщина выглядела совсем иначе, и ощущение личной обиды отчего-то всколыхнулось в МакКеоне с новой силой. В документах треугольное лицо капитана казалось суровым и неприветливым, почти ледяным, особенно в обрамлении темного ореола коротко стриженных волос. Картинки лгали. Они не сумели передать естественность и живость, некую угловатую привлекательность. Вряд ли можно назвать капитана Харрингтон красивой, решил Алистер, но дело явно не во внешности. Эти резковатые, выразительные черты и огромные темно-карие глаза — экзотически удлиненные и лучащиеся еле сдерживаемым восторгом вопреки «служебному» выражению лица — выходили далеко за рамки таких эфемерных понятий, как «красивая». Она была собой, единственной и неповторимой, и от этого делалось только хуже.