Александр Плонский - Алгоритм невозможного

— Для тебя… безвыходных положений… не бывает…

— Не преувеличивай мои возможности, Серж. От меня сейчас ничего не зависит.

— Но ты попробуй… попытайся…

— Все, что возможно, управители сделают и без меня, а там…

— Тогда помолчим, парни! — предложил Перси.

Превозмогая себя, Вивьен встал, круто взметнул голову и срывающимся, совсем не похожим на бархатный баритон, голосом запел старинную флотскую песню, как нельзя более созвучную их катастрофическому положению.

— Наверх вы… товарищи… все по местам! Последний парад… наступает…

Впервые, и не только за время экспедиции, Соль подумал о смерти. Конечно, сознание того, что человек смертен, было и раньше не чуждо ему, но как нечто абстрактное, лично его не касающееся. Он не задумывался над тем, что когда-нибудь неизбежно умрет. Это «когда-нибудь» принадлежало далекому будущему, в котором Соль уже не будет нынешним Солем. И умирать доведется совсем другому, отжившему свое, человеку.

Даже тогда, во время «сна», когда ум подсказывал, что побороть монстра невозможно, мысль о смерти не приходила в голову. Да если бы Виктор позволил себе подумать о ней, он тотчас бы перестал быть астронавтом!

Выбрав профессию, Соль сознательно и охотно ступил на дорогу риска. Жизнь стала зависима от множества экстремальных, зачастую непредсказуемых, факторов. Но все они до сих пор были подвластны опыту, знаниям, находчивости, хладнокровию и… везению. И вот, похоже, именно везению пришел конец…

Но тут он вспомнил об одном своем разговоре с Великим Физиком. Виктор не раз ощущал необъяснимую симпатию ученого, который по общему мнению был скуп на проявления добрых чувств, а вот на придирки — щедр. Слушал только то, что желал услышать, не считался с чужим мнением, мог грубо оборвать, а то и выгнать вон. С ним же старый брюзга разговаривал ласково и называл не иначе, как «сынок».

Соль вдруг понял, что Великий Физик для него не просто крупнейший ученый, звезда первой величины на небосводе науки, в чье поле тяготения он был втянут по воле загадочных обстоятельств. Не только строгий, хотя и странно снисходительный нас тавник, необъяснимое расположение которого так ему льстило…

Виктор не помнил родителей: они погибли при восхождении на Эверест вскоре после его рождения. Слова «отец» и «мать» воспринимались им как абстракция, ассоциировались с голограммой, запечатлевшей на фоне нестерпимо сверкающей горной белизны двух близких, но совершенно не знакомых ему людей — мужчину и женщину, молодых, радостных, навеки застывших в нерасторжимом счастливом объятии. Он ни разу в жизни не произнес этих слов. Но сейчас, следуя душевной потребности, мысленно воззвал к Великому Физику:

— Помоги, отец!

И, словно в ответ, вспомнил диалог, которому когда-то не придал значения:

«А ты ведь экстрасенс, сынок!»

«Шутите? Я вообще не верю ни в каких экстрасенсов!»

«И правильно делаешь. На одного истинного экстрасенса приходится миллион дутых… Но ты-то истинный».

Кажется, этим разговор и закончился. Хотя нет, Великий Физик добавил:

«Твои способности еще проявятся. Когда придет нужное время…»

Да, именно так он и сказал. «Когда придет время!» Но не слишком ли уже поздно?

Утверждение Великого Физика, будто по степени риска интранавт неизмеримо превосходит астронавта, сначала показалось Солю заведомым преувеличением, затем раззадорило его и в конце концов заставило задуматься. Но и тогда он проникся не покорным осознанием того, что «ходит под Богом», а дисциплинирующим чувством ответственности — не столько за свою судьбу, сколько за судьбу доверенного ему дела.

Возможно, сыграло роль общение с Великим Физиком или же Соль наконец-то повзрослел, но с тех пор он отказался от бравады, которая прежде сопутствовала ему, подталкивала под руку, заставляла «играть на публику».

Мужество запредельного пилота очистилось от наносного и подчинялось теперь разуму, а не бездумному «первому порыву».

И сейчас Соль страдал от бессилия, испытывал чувство обреченности и… стыда. Собственная гибель, впервые обретшая зримые очертания, страшила меньше, чем крах экспедиции, которого так и не удалось предотвратить. А разве он не в ответе за жизни друзей, доверившихся его опыту и умению находить выход из безвыходных положений!?

Вот они, рядом, друзья… Напряженные, сосредоточенные лица, даже хмурые: есть от чего! Но не видно страха во взглядах. А он еще заподозрил Вивьена в трусости… Серж тоже мог бы обвинить его в беспомощности, неуверенности, слабости. Только не думают так друзья, не обвиняют командира ни в чем…

«Но уже и не надеются, что сотворю чудо, — подумал Соль. — А может, все-таки сотворю? Ведь не зря же поверил в меня Великий Физик!» Тем временем Вивьен неверными движениями вкладывал капсулу со сверхстимулятором в ультразвуковой инжектор, а Перси Перс закатывал рукав оранжевого комбинезона, обнажая могучий бицепс. Его льняные волосы потемнели от пота, дыхание было хриплым и неровным.

И вдруг Соль с изумлением обнаружил, что дышит легко и полной грудью, словно перенесся на берег моря, под дуновение освежающего бриза.

«Неужели время, о котором говорил Великий Физик, наступило?!» Его переполняла энергия. Она била ключом, как прорвавшийся сквозь толщу скалы родник. Виктор провидел спасение и уверовал, что принесет его не кто иной, как он сам, но не тождественный себе прежнему, а наделенный сверхчувствами, сверхволей, сверхразумом и сверхчеловеческой принадлежностью к силам природы.

Внезапно, будто в былые времена запредельных полетов, перед ним возникла панорама Вселенной, только развернутая в невообразимой широте, как никогда на обзорном экране космообсервера. И ее эпицентром была «Гея», стряхнувшая с себя скорлупу сверхпрочной брони, ставшая свободной частицей бесконечного пространства.

«Галлюцинация…» — трезво подумал Соль, не утратив при этом душевного спокойствия, а напротив, утвердившись в уверенности, что счастливая развязка близка и самое страшное позади…

А звезды роились, перебрасывались лучами, многоцветно сверкали. Живые, осязаемые атомы света, совсем не похожие на скованную льдом кристаллическую вязь дальнего космоса. И словно эликсир жизни оросил интранавтов.

Вот распрямился Вивьен, повел вокруг прояснившимся взглядом, отшвырнул ставший ненужным инжектор. Облегченно вздохнул Перси:

«Что это с нами, парни?»

Доброе, участливое лицо Великого Физика выплыло из калейдоскопа звезд, прозвучал дребезжащий голос:

«Все хорошо, сынки!»