Лоис Буджолд - Цетаганда

— Само собой, не будет хаут-лордов, — ответил Форобьев, — сегодня они все на одном из последних более приватных погребальных обрядов императрицы, наряду с главами гем-кланов высочайшего ранга. Гем-лорды рангом пониже нынче не у дел, туда их могут и не пустить: на месяц официального траура их обычные социальные возможности ограничены. В течение нескольких прошедших лет марилаканцы принимали цетагандийскую «помощь» в весьма значительных размерах; жадность, о которой, как я предсказываю, им придется сожалеть. Они полагают, Цетаганда не станет атаковать союзника.

Машина забралась по пандусу и, качнувшись через вершину, открыла на мгновение вид вниз на сияющий каньон из высоких зданий, соединявшихся натянутыми струнами прозрачных переходов и транспортных труб. Город, казалось, длится бесконечно, а ведь это еще даже не главный центр.

— Марилаканцы не уделяют достаточного внимания окружающей их сети червоточин, — продолжил Форобьев. — Воображают, будто они находятся у естественной границы. Но если Марилак окажется непосредственно в руках Цетаганды, следующий переход приведет их к Сумеркам Зуава и ко всем маршрутам, что там пересекаются, а это совершенно новый район для цетагандийской экспансии. Марилак расположен по отношению к Сумеркам Зуава точно так же, как Верван по отношению к Ступице Хегена, а всем нам хорошо известно, что случилось там. — Губы Форобьева иронично скривились. — Но у Марилака нет заинтересованного соседа, готового прийти на помощь, как это сделал для Вервана ваш отец, лорд Форкосиган. А организовать провоцирующий инцидент так легко.

Тревожная лихорадка в груди Майлза стихла. В словах Форобьева не было никакого личного, скрытого смысла. Политическая и военная роль адмирала Форкосигана в создании скорого союза и проведении контратаки, которая сорвала цетагандийскую попытку захвата точек перехода к Ступице Хегена, которые принадлежали их соседу Вервану, была известна всем. Зато никто не знал о роли, которую сыграл агент Имперской безопасности Майлз Форкосиган в том, чтобы некоторым образом привести адмирала в Ступицу столь вовремя. А за то, о чем никто не знает, никого и не благодарят.

«Эй, послушайте, я — герой. Только не могу сказать почему. Засекречено».

С точки зрения Форобьева, да практически с чьей угодно, лейтенант Майлз Форкосиган был младшим офицером, в должности курьера Имперской службы безопасности — синекура, которую устроили по блату, чтобы окунуть его в рутину обязанностей, которые не дадут ему возможности путаться под ногами. Мутант.

— Мне казалось, при Верване Хегенский союз достаточно крепко врезал гем-лордам по носу, чтобы те на время утихомирились, — произнес Майлз. — Вся экспансионистская партия гем-офицеров в глубокой опале, гем-генерал Эстанис совершает самоубийство… Это ведь было самоубийство, не так ли?

— Совершенное не слишком добровольным образом, — ответил Форобьев. — Эти цетагандийские политические самоубийства бывают жутко кровавыми, когда самоубийца не склонен к сотрудничеству.

— Тридцать два ножевых ранения в спину — это худшее из самоубийств, что им доводилось видеть? — пробормотал Айвен, совершенно восхищенный этой сплетней.

— Совершенно верно, милорд, — глаза Форобьева сузились, выражая, насколько его забавляет эта история. — Однако обширные и запутанные связи гем-коммандующих в отдельных тайных фракциях хаут-лордов приводят к необычайно противоречивому толкованию их операций. Верванское вторжение теперь официально именуется несанкционированной и неудачной авантюрой. Заблуждавшиеся офицеры понесли наказание, спасибо за внимание.

— А как они теперь называют цетагандийское вторжение на Барраяр во времена моего деда? — поинтересовался Майлз. — Разведкой боем?

— Да, если они вообще упоминают об этом.

— Все двадцать лет вторжения? — спросил Айвен, полусмеясь.

— Они склонны не углубляться в утомительные подробности.

— Вы делились вашим видением цетагандийских амбиций относительно Марилака с Иллианом? — спросил Майлз.

— Да, мы полностью держим вашего шефа в курсе. Но в настоящий момент никаких материальных подтверждений моей теории нет. Пока что, это не более чем мои умозаключения. Имперская безопасность отслеживает некоторые ключевые показатели для нас.

— Я… Это не входит в мою компетенцию, — сказал Майлз. — Ничего не могу сказать.

— Но я верю, вы представляете себе стратегическую картину в целом.

— О, да.

— И еще… В свете сплетни не всегда контролируются так, как следовало бы. Вы двое будете в том положении, когда можно столкнуться с некоторыми из них. Планируйте для себя сообщать обо всем, что услышите, шефу моего протокольного отдела, полковнику Форриди. Как только вернется, он станет проводить с вами ежедневный инструктаж. И позвольте ему судить, какие новости представляют интерес.

«Шах». Майлз кивнул Айвену, тот только покорно пожал плечами.

— И, э… постарайтесь не сообщать больше, чем узнаете.

— Ну, я надежен, — сказал Айвен. — Я не знаю ничего.

Он весело растянулся в улыбке. Майлз, стараясь не двигать губами, прошептал «Мы знаем, Айвен», но достаточно громко, чтобы тот услышал.

Поскольку все инопланетные представительства концентрировались в пределах одного сектора столицы Эты Кита, поездка оказалась недолгой. Машина снизилась до уровня улицы и замедлила ход. Они въехали в гараж под зданием Марилаканского посольства и оказались в ярко залитом светом вестибюле. Он был оформлен так, чтобы казаться менее подземным, благодаря мраморным поверхностям и декоративным растениям, свисавшим из кадок, расставленных ярусами. Крыша автомобиля поднялась. Охрана Марилаканского посольства с поклоном проводила группу барраярцев к лифтовым шахтам. Несомненно, они к тому же скрытно просканировали своих гостей — Айвену, похоже, также хватило здравого смысла оставить тот нейробластер в собственном ящике стола.

Они вышли из шахты лифта в просторное фойе, куда, как оказалось, открывался вид с нескольких уровней из объединенных между собой зон для публики, уже весьма заполненных гостями, и гул общения был призывно громок. Центр фойе занимала огромная мультимедийная скульптура — подлинная, не проекция. Журчащие водяные струи фонтана сбегали вниз, напоминая небольшую вершину, сплошь покрытую горными тропками, изображенными в манере импрессионистов, по которым и вправду словно можно было пройтись. Разноцветные хлопья порхали в воздухе вокруг маленького лабиринта, создавая изящные проходы. По их зеленой окраске Майлз предположил, что они должны изображать листву земных деревьев, даже до того, как он приблизился и смог рассмотреть мельчайшие подробности и реализм их форм. Постепенно цвета стали меняться от двадцати оттенков зеленого до ярко желтых, золотых, красных и бордовых. Кружась в воздухе, они, казалось, составляли мимолетные узоры: людские фигуры и лица под тихий звон, будто колокольчиков на ветру. Действительно ли там возникали лица и звучала музыка, или же воображение Майлза играло с ним, придавая случайным сочетаниям осмысленные узоры? Искусная утонченность скульптуры неуверенно притягивала его.