Роберт Шекли - Билл, герой Галактики, на планете закупоренных мозгов

– В нашем решении воспользоваться вашим телом. При условии, конечно, что вы провалите тест на интеллектуальность.

– Погодите, не так быстро. Что еще за тест?

– Разве Иллирия вам не объяснила? Все гости нашей планеты проходят тест на интеллектуальность. Те, кто проваливается, лишаются тел.

Биллу стало ясно, что он не зря опасался худшего. Пускай пока неизвестно, каково именно это худшее, оно явно будет худшим из худших.

– А что за тест?

– Ерунда, пара-тройка пустяковых вопросов.

Затем врач произнес фразу, смысла которой Билл совершенно не уловил, хотя транслятор исправно перевел каждое слово. «Косинус», «корень квадратный из минус единицы», «логарифм», «сигма», «ромбоид»… Билл понятия не имел, что в нормальном языке существуют подобные выражения. Чтобы потянуть время, он попросил врача написать фразу на бумаге.

Следующий вопрос касался воображаемых и бесконечных чисел, числа Кантора и прочих премудростей, которые относились к штуке под названием «лобачевская геометрия». Билл снова не сумел ответить. О чем бы ни спрашивал врач, Герой Галактики не находил ответа.

– Что ж, старина, – сказал врач, – не обижайтесь, но, судя по результатам теста, интеллектуальность у вас настолько мизерна, что на наших диаграммах даже нет такого уровня.

– Математика, – проворчал Билл. – У меня с ней всегда были нелады. Вот если бы вы задавали вопросы по географии или по истории…

– Прошу прощения, – перебил врач, – мы всем без исключения предлагаем математический тест. Сами знаете, математика – наука точная.

– Знаю, – простонал Билл. – Подождите! Я ничуть не глупее любого из вас! А может, и умнее. У меня полным-полно медалей! Я герой, Герой Галактики, награжденный самыми почетными медалями и орденами. Просто у нас дома почти никто не вычисляет в уме.

– Мне очень жаль, – проговорил врач. – Что касается медалей, мы в них, к несчастью, не разбираемся. Вы – дружелюбное, хоть и туповатое, разумное существо и, судя по выражению вашего лица, иногда чуть ли не понимаете, что вам говорят. Увы, мой друг. Вас ожидает протоплазменная ванна.

– И что? – проскулил Билл.

– Мы применяем специальный метод, который переформирует ваши клетки и сделает ваше тело пригодным для того, чтобы в нем возродился цурихианин. Питательный раствор, в котором вы купались, размягчал вашу кожу на случай, если вы не пройдете тест на интеллектуальность и угодите в протоплазменную ванну. Обыкновенная мера предосторожности, которая при данных обстоятельствах оказалась вполне оправданной.

Билл бранился, с пеной у рта проклинал все на свете, молился, брыкался, размахивал руками, но ничего не добился. Врачи твердо стояли на своем. К тому же вместе они были гораздо сильнее Билла. Герой Галактики продолжал вопить и упираться, но его схватили, выволокли из камеры и притащили в комнату, посреди которой располагался чан; в нем что-то булькало и пенилось. Билл тоже забулькал, но, поскольку сопротивляться не мог, в мгновение ока очутился в чане.

– Вам понравится, – заявил тот же врач с откровенной насмешкой в голосе. – Полежите, размякнете…

На следующий день Билла усадили в кресло-каталку, пристегнули ремнями и повезли по коридору, мимо комнаты с открытой дверью. Внутри помещения находилась огромная протоплазменная ванна, содержимое которой отливало зеленовато-коричневым. Протоплазма выглядела просто отвратительно и сильно смахивала на лопнувшего осьминога. Она булькала и пузырилась, время от времени взбухала волнами. На гребне одной из них вдруг возникли большие, выпученные глаза и, перед тем как исчезнуть с поверхности, дико уставились на Билла.

Билла поместили в особую камеру и стали кормить калорийной пищей, готовя тело Героя Галактики к повторному использованию. За едой он приободрялся, но затем сразу же впадал в отчаяние, ибо каждая дополнительная унция мышц, каждый дюйм жира на талии приближали его к протоплазменной ванне. Вдобавок, как будто одного этого было недостаточно, Билла беспокоило и другое.

– Когда я растворюсь, что случится с моим мозгом?

– Используем, – отозвался охранник.

– А что же будет со мной? – спросил Билл дрожащим голосом. Ему одновременно хотелось и не хотелось знать.

– Интересный вопрос, – задумчиво произнес охранник. – Физически ты, разумеется, никуда не денешься… Но что касается того, кто сидит внутри, кто говорит: «Я»… К сожалению – как бы помягче выразиться? – он исчезнет.

– Куда? – простонал Билл.

– Трудно сказать, – ответил охранник. – Чего ты дергаешься, приятель? Тебя ведь все равно рядом не будет, а мне, честно говоря, плевать.

Билла кормили кусками печени толщиной в целый ярд (он вздрагивал всякий раз при мысли о том, какому животному могла принадлежать печень) и рыбьими яйцами кубической формы, заставляли выпивать ежедневно двадцать один молочный коктейль, состоявший в основном из взбитых гомогенизированных мозгов. Даже с клубничной добавкой он представлял собой настоящую отраву. Билл все больше отчаивался, не находя ни малейшего утешения в том, что его тело и мозг послужат вместилищем для одного из наиболее уважаемых граждан Цуриса, старого Правдюка Грязнюки, принадлежавшего к числу замечательнейших государственных деятелей прошлого. И то сказать, чему тут радоваться? Скорей наоборот. Подумать только, в бесценном теле Героя Галактики возродится какой-то вшивый политикан.

Винить себя в собственной врожденной тупости Биллу не хотелось, поэтому он предпочел обвинить во всем транслятор.

– Почему ты не помог мне справиться с тестом?

– Черт побери! – воскликнул транслятор. – Думаешь, я секу в математике?

– Если бы нам удалось связаться со ставкой, – простонал Билл, – они бы прислали математическую сыворотку, и все было бы в порядке.

– Не для тебя, – возразил крохотный электронный садист. – И потом, кто станет тратить сыворотку на чужие планеты?

– Знаю, знаю, – проскрежетал Билл сквозь стиснутые зубы. – Уж и помечтать нельзя? Неужели надо отбирать у человека даже мечты?

– Мне все равно, – с этими словами транслятор отключился.

Билл провел в камере с обитыми стенами два дня. Затем его навестила Иллирия. Она просидела в камере несколько часов кряду, подбадривая Героя Галактики, побуждая того рассказывать о своем детстве, о службе и о приключениях на разных планетах. Билл обнаружил, что Иллирия очень ему нравится. Хотя наружностью она практически не отличалась от прочих цурихиан, ее поведение было совсем другим. Понимающая, женственная, с тихим, ласковым голосом. Порой Биллу казалось, что он различает в полумраке, который царил в камере, очертания грудей на сверкающей металлической поверхности средней сферы. Мало того, он признался себе, что тоненькие черные ножки Иллирии выглядят весьма соблазнительно, пускай их и слишком много. Впрочем, в глубине души Билл сознавал, что тот образ Иллирии, который постепенно у него складывался, порожден отчаянием. Ведь на деле он не способен полюбить женщину, состоящую из трех сфер. Две – еще куда ни шло, это как бы привычно, но три – ни в коем случае.