Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи

– Фрейю мне не пришлось видеть, но для смертных очей наша Хильда достаточно хороша! – хмыкнула Одиндис. – Может, вы и правы: лучше пойти навстречу опасности и погибнуть с честью, чем трусливо дожидаться, пока тебя вытащат из дома, как лису из норы за хвост.

Надежду внушало одно обстоятельство: жена Горма конунга и мать Кнута, королева Тюра, состояла в дальнем родстве с Асфрид, точнее, Асфрид приходилась двоюродной сестрой ее матери. Благодаря этому Асфрид имела право попросить Тюру о помощи и отдаться под ее покровительство, пока их мужчины разберутся между собой с помощью оружия. В случае удачи они могли бы обезопасить и себя, и вик. А медлить не следовало: ведь Кнут сын Горма и впрямь мог двинуть дружину на Хейдабьор, привлеченный богатством торговых людей.

Но все же замысел был весьма рискованным, и едва ли бы женщины Инглингов решились на это, если бы не выяснилось, что хёвдинги вика обсуждают нечто подобное. И у Гунхильды не оставалось иного выхода, как попробовать на этот вечер стать богиней.

***

Ее рыжие волосы вымыли и тщательно расчесали, так что они пушистым облаком окружали голову и укутывали рослую фигуру ниже пояса. Тетка Одиндис достала из сундука франкское платье из миклагардского шелка, которое надевала двадцать пять лет назад на свою свадьбу – темно-красное, затканное желтыми львами и вышитое золотой нитью. Дорогие украшения Асфрид и Гильды, покойной матери Гунхильды, украсили грудь, запястья и пальцы девушки. Самой тяжелой была золотая гривна из трех узорных обручей – была она так велика и драгоценна, что любой легко поверил бы, что это и есть Брисингамен, священное ожерелье Фрейи, дающее ей власть над жизнью и смертью. Даже сама Гунхильда трепетала – а может, у нее просто дрожали ноги под тяжестью плотного шелка и груды золота.

– Очень похоже! – Расправив бусы на ее груди, бабушка Асфрид отошла на пару шагов. – Унн, посвети еще! Да не тычь в нее факелом, подпалишь волосы! Да, и правда, вылитая Фрейя! – с удовлетворением добавила она, будто сама каждый день встречалась с Невестой Ванов где-нибудь у источника. – Кроме жителей Асгарда, всякий поверит. Ты так хороша, что сомневаться будет просто глупо. Пусть-ка эти христиане выставят против тебя такую же красотку! Их женщины считают за честь быть тощими, бледными, будто сушеная рыба. Не волнуйся, все будет хорошо. Я тебе обещаю. И… и это тоже возьми.

Асфрид потянула внучке небольшой мешочек. Багряный шелк с золотыми нитями ярко сверкнул в свете огня.

– О, ты думаешь, можно? – Гунхильда, зная, что там внутри, даже попятилась слегка.

– Не стоит рисковать, отдавая северянам сразу и нашу девушку, и наше главное сокровище! – заволновалась Одиндис.

– Я думаю, тебе стоит его взять. – Асфрид кивнула и осторожно развернула старинный златотканый шелк. – Надень под рукав, там его не будет видно. Тебе это поможет, а я уж лучше рискну Кольцом Фрейи, чем тобой!

Среди пламенеющей ткани блеснуло золото, заалели красные самоцветы, будто пылающие угли. Это было то самое Кольцо Фрейи, древнее сокровище, оно же «кольцо клятв» – священный предмет, на котором давались обеты, который конунги надевали на руку, когда приносили жертвы или разбирали судебные дела. Такие «кольца клятв» есть во многих местах, и служить ими может что угодно – браслет, перстень, гривна, просто согнутый в кольцо железный прут. Главное, предмет должен иметь вид кольца и быть посвященным богам. В некоторых местах кольца клятв хранятся в святилищах, иной раз ими владеют конунги – они же верховные жрецы в своих владениях. Но нигде и никогда не было кольца клятв дороже и прекраснее, чем то, которым владели йотландские Инглинги, потомки Годфреда Грозного и Олава Старого. Он не был просто полосой золота: между двумя ободками располагался сложный сквозной узор в виде ветвей, листьев и цветов, сплетенный из золотой проволоки. В чашечки цветов были вставлены красные самоцветы; когда на них падал свет, в глубине каждого загоралась искра. Люди верили, что эта вещь была изготовлена самими богами или подземными жителями-свартальвами, ибо руки простых смертных подобную красоту сотворить неспособны.

Кольцо Фрейи клятв всегда хранилось у старшей женщины в роду потомков Годфреда Грозного, благодаря чему она носила титул Госпожа Кольца*. Сейчас это была старая королева Асфрид. Гунхильде случалось прикоснуться к нему всего раз в году – когда она надевала его в обрядах Дня Фрейи, и каждый раз ее при этом пробирала дрожь благоговения. Браслет был очень легким, почти невесомым – и в то же время Гунхильда ясно чувствовала, как вместе с ним на нее нисходит особая сила. Так было и сейчас: вдруг стало жарко, будто в жилы влился божественный огонь, мешаясь с кровью; не отрываясь, она смотрела на переплетение ветвей и листьев из золотой проволоки, и ей вдруг показалось, что сама она – дерево в листьях и цветах, растущее корнями из нижнего мира, а кроной уходящее в бесконечную высь… Наверное, таким деревом чувствует себя весной сама Фрейя, несущая жизненную силу из божественных пределов каждой земной травинке.

Когда она вышла из женского покоя в грид, ждавшие там хёвдинги разразились восторженными восклицаниями. Янтарно-рыжие волосы Гунхильды золотились в свете очага, на щеках от волнения горел яркий румянец. На ней была белая нижняя сорочка, собранная в частые складки, багряное с золотом платье, голубой хенгерок с золотыми наплечными застежками, красный кафтан с отделкой из шелковых шнуров, ожерелья в пять рядов – бусины из золота и серебра, из разноцветного стекла, из хрусталя и сердолика, с золотыми подвесками слепили взор.

– Пора! – решила королева Асфрид. – Унн, поди узнай, лошадь оседлали? Пусть подают к двери. Богута, давай плащ.

Рабыня-вендка кинулась к сундуку и притащила широкий плащ из синей фризской шерсти, подбитый лучшими бобровыми шкурками. По краям его блестела золоченая тесьма, и сама бабушка Асфрид принесла круглую застежку – размером с женскую ладонь, из чистого золота, с цветной эмалью и четырьмя гладко отшлифованными самоцветами – двумя лиловыми, одним зеленым и одним белым, прозрачным. Олав конунг привез из набега на какой-то франкский монастырь несколько досок, служивших прежде обложками богослужебных книг. Книги данам были без надобности, а из украшений, содранных с обложек, конунгов домашний кузнец, тоже венд, изготовил несколько прекрасных подвесок к ожерельям и застежек для плащей.

Служанки помогли Гунхильде сесть на лошадь, оправили плащ и волосы, и вот она выехала со двора в холодный туман зимнего вечера. Пошел снег – крупные влажные хлопья белыми звездами усеяли ее синий плащ и рыжие волосы. Если она теперь войдет в теплый дом, это растает, она будет вся мокрая. «Ну да ничего!» – Гунхильда усмехнулась. По пути из небесных палат Асгарда к устью реки Сле богине пришлось одолеть долгий путь, ничего удивительного, если она немного промокла. А если спросят, почему она не приехала в повозке, запряженной кошками, она ответит, что кошки отказались везти по такой грязи!

Путь Гунхильды лежал через хорошо знакомые места – наследственные владения ее семьи. Многие поколения сменились с тех пор, как возле озера, в верховьях реки Сле, впадающей в Восточное море, образовался вик Хейдабьор. Его положение было чрезвычайно удобно для торговли, позволяя купцам двигаться по судоходной реке вместо того, чтобы в морских проливах Скаггерак и Каттегат подвергать свою жизнь и товары опасностям от морских бурь и разбойников-викингов. Через волок между реками Сле и Трене из Восточного моря можно было попасть в Северное. В удобной гавани постоянно теснилось множество кораблей из всех Северных Стран, от вендов или франков. Вдоль ручья тянулись улицы, где жили ремесленники – резчики по кости и рогу, плавильщики железа из добываемой в Швеции болотной руды, стеклоделы, золотых и серебряных дел мастера, гончары, ткачи. Торговые люди в основном приезжали весной, вследствие чего население вика летом было в два-три раза больше, чем зимой и достигало нескольких тысяч человек! Но и зимой здесь жили даны, венды, саксы, фризы, иной раз и франки. Торговали всем: рабами, мехами, посудой, солью, вином, тканями, украшениями. По мере распространения Христовой веры, предписывающей посты, все увеличивалась торговля соленой и сушеной рыбой.

Каждый год Гунхильда с нетерпением ждала Дня Фрейи – первого дня весны. В домах проводилась большая уборка: мели полы, чистили углы в жилых постройках и стойлах скота, заменяли подстилки, драили котлы, проверяли кладовки, чтобы избавиться от испорченных припасов. Пекли свежий хлеб, сбивали масло, чтобы принести его в жертву богине, свежим молоком обрызгивали дверные косяки, постели, стены дома.

Уже пять лет дочь Олава представляла Фрейю в обрядах этого дня – с тех пор как ее старшая двоюродная сестра Тордис, дочь Сигтрюгга и Одиндис, была выдана замуж за одного из вендских князей и с тех пор звалась княгиней Громославой. Красиво одетая, Гунхильда выходила из дома, ведя за собой наилучшую в усадьбе корову и неся в другой руке котел. В сопровождении домочадцев и многочисленных гостей она обходила ближние угодья, а женщины пели славу Невесте Ванов. В доме для нее устраивали постель из соломы, покрытую отбеленным льняным полотном, сбрызнутую молоком, и сотни людей приходили поклониться юной богине на ее соломенно-молочном ложе, поднести ей подарки и получить благословение.