Надея Ясминска - На спине лоскутного дракона

ВСЕ-ТАКИ СЕМЬЯ

Обычно ловчий Ольво Клык говорил, что его бабке сто три года, а шрамы ей достались от одного незадачливого вора – незадачливого потому, что дед сразу его прикончил. На самом же деле Ольво не знал, откуда у старой Олиссы четыре бледных полоски на шее, клеймо немоты. Он лишь смутно припоминал, что деда-то никакого не было, а как его мать появилась на свет – оставалось загадкой.

Долгожители поговаривали, что в молодости Олисса промышляла колдовством, и Клык охотно этому верил. Как же иначе она присвоила себе грифоний голос? Всем известно, что грифон не умнее курицы, и если он повторяет за человеком слова, то без всякого осознания, как попугай. Но грифон бабки был не такой. Вальяжный и разжиревший, он служил лишь для одной цели: когда старуха касалась его рукой, зверь начинал говорить. Лающими, отрывистыми фразами. Он вещал о погоде или ворчливо осведомлялся, когда принесут ужин. Называл Ольво внучком и жаловался на правое бедро. Иногда и вовсе голосил: «Эля! Налей мне полную кружку эля!» Клык послушно спускался в погреб, Олисса провожала его горящими зелеными, а грифон – пустыми черными глазами.

Ольво не то чтобы любил полубезумную старуху, которая однажды заявилась в его дом и заняла лучшее место у камина. Но выставить ее вон не смел. Была какая-то власть в ее сжатых губах, в скрюченных пальцах с острыми костяшками. Впрочем, Олисса не сильно ему мешала. Разве что по ночам она разговаривала во сне: каркала своим грифоном о каких-то дальних морях и кораблях. Тогда Клык тихонько пробирался в ее спальню и завязывал клюв зверя платком. Ему было и смешно и стыдно, и он представлял, какой хохот подняли бы другие охотники, завидев его с тряпкой в руке. Но жутко хотелось спать по ночам, и Ольво говорил себе, что «все-таки семья», а еще вспоминал фразу матери: мужчина бессилен против истинной ведьмы. И это была правда, хоть он припоминал, что когда-то толковал те слова иначе.

ТАК БЫЛО НУЖНО

Пушок, наверное, не подозревал, что является самым известным конем в Седых тропках. Притом что он был всего-навсего пони. В то время как городок гудел о залитой кровью конюшне и боялся Черного Рыцаря, копытный друг стоял живехоньким у меня в сарае и посмеивался. Но мне было совсем не смешно.

Ведь я знала правду. Может ли простая, безыскусная правда быть печальнее всего?

Пока люди шептались по углам, не выпускали из виду детей и запирали на ночь двери, я ждала Ринн. И она пришла. Постучалась с наступлением темноты – понимала, что я не испугаюсь и открою.

– Хватит, – с порога заявила она. – Я заберу его обратно. Мирра скучает, все время плачет. Не могу, не могу!

– И как ты ей объяснишь? – спросила я.

Ринн сверкнула покрасневшими глазами.

– А что тут объяснять? У нее будет готов ответ: Черный Рыцарь пожалел девочку и оживил ее лошадку.

– Лучше бы ты сказала дочери, что ее отец погиб в бою. Или уплыл за товаром на корабле и попал в шторм. Она бы поверила. Такая ложь благородна.

– Не хочу быть благородной, – сухо рассмеялась Ринн. – Разве я давала обет на святом алтаре, как ты? Нет, я не собиралась делать из ее папаши хорошего человека. С чего это вдруг? В один прекрасный день он просто укатил на повозке к одной из своих глупых жен – потом я узнала, что у него в каждом городе по жене. Я хотела, чтобы Мирра ненавидела его, понимаешь? Так же сильно, как я. Поэтому сказала ей: твой отец был плохим. Он натворил столько зла, что был превращен в Черного Рыцаря. И теперь его удел – страшить и убивать. Мирра проглотила вранье, но… не перестала ждать. «Папа бедный, папа одинокий, никто его не любит! Когда-нибудь он вспомнит о своей малышке и придет». Я разозлилась не на шутку – а дальше ты знаешь. Привела Пушка к тебе, а стойло вымазала куриной кровью. Может, нужно было на самом деле прикончить конягу? Нет, рука бы не поднялась. Мирра плакала, как она плакала! И – простила.

– Ринн, – перебила я, – ей всего-то семь лет…

– Не смей меня осуждать! – Она произнесла это почти механически, словно привыкла повторять про себя. – Все вы примерны со стороны и милосердны из-за угла. А теперь давай мне эту клятую лошадь. Мерзавец опять победил – даже забавно, он всегда получал все, что хотел.

Я вывела Пушка из сарая. Пони радостно фыркнул и тут же укусил хозяйку за карман: мол, нет ли яблочка? Ринн схватила его за повод и поволокла домой. Я же прочитала молитву перед тем, как лечь спать. Обычно после хвалы небесам я чувствовала себя праведной и спокойной, но сегодня постель казалась мне грязной, и я всю ночь не сомкнула глаз.

ВЫ ПРОСТО НЕ ПОЙМЕТЕ

– Я не могу с тобой разговаривать, – устало сказал служитель Оргольд. – Я хочу тебе помочь, а ты ведешь себя, как мальчишка.

Человек по ту сторону стола хмыкнул.

– Лорд хочет знать, как ты открыл эту дверь. Над замком работали два придворных мага, его невозможно было взломать!

– Но я же взломал, – с усмешкой возразил человек.

– Чем же?

– Вот этим. – Он кинул на стол причудливое ожерелье дикаря: ключи, щипцы, изогнутые спицы, медные булавки и прочая дребедень болтались на железном кольце.

Оргольд откинулся на спинку кресла.

– Невозможно, – выдохнул он. – Ты разыгрываешь меня, безголовый кретин. Я ведь от бастиона пытаюсь тебя спасти – ты понимаешь, что такое бастион? Это не тюрьма и не каторга, там тебе быстро завяжут в узел все, что болтается, и заставят пахать от зари до зари. Убери свои игрушки и скажи, наконец, правду!

– Как вам угодно. – Человек за столом слегка придвинулся и заглянул в глаза служителю. – Правда в том, что я иногда спрашиваю себя: эй, а эти люди здесь – живые? Такое чувство, что вы лежите в деревянном ящике, забитом наглухо. У вас всегда есть предел, черта. Чуть поднимитесь – бах о крышку – нельзя! Чуть повернетесь – бух о стенку – невозможно! Только вам невдомек, что бывают моменты, когда просто нужно что-то сделать. Так нужно, что сводит кишки и больно дышать, и тогда побоку ваша магия и железные стены. В тот миг можно голыми руками задушить дракона или открыть гвоздем волшебный замок – просто потому, что иначе никак, выбора нет. Угрожайте мне бастионом, сколько влезет. Но он мне не светит – разве что тюрьма. Я ведь не вор и ничего не взял. И не собирался брать.

– Кто тебе поверит? – помолчав, спросил служитель Оргольд.

– Например, вы.

– Хорошо. Тогда скажи мне, бес тебя возьми, зачем ты пробрался в крепость лорда, обойдя три линии охраны и магический запрет? Что ты забыл в старой комнате?

Человек повел плечом, достал из-за пазухи трубку и попытался набить табак связанными руками.

– Быть может, сейчас я буду объяснять азбуку коню, но я всего лишь хотел заглянуть в медальон над камином. Там портрет его дочери – может, вы знаете, она умерла девять лет назад. Вчера я проснулся и не смог вспомнить, на какой щеке у нее была родинка: на правой или на левой. Мне просто нужно было посмотреть.

СВАТОВСТВО

Одним весенним днем, когда почки уже набухли и лужи подсохли, Вильго из дома Готара-каменотеса не пошел на ярмарку, а направился прямиком к Анисе из дома Хальдора-судьи. В его руках был чуть помятый букет белоцветников (которые неосторожно появились первыми в лесу), а на шляпе – новое гусиное перо. Лицо же перекосила такая обреченная и вместе с тем довольная ухмылка, что и дурак мог понять: Вильго идет свататься.

Аниса жила в старой каменной усадьбе, одна-одинешенька после смерти отца. В бедной деревеньке эта усадьба казалась дворцом, и, конечно, ее стены были словно медом намазаны для окрестных женихов. Но при этом, как ни странно, дочь судьи оставалась в девках. Причем, по слухам, сама она никому не отказывала, просто молодые люди вдруг начинали воротить от нее нос.

– Это девица только издали ничего, а вблизи – ну просто страх, – пытались отговорить Вильго его приятели, уже побывавшие в старой усадьбе.

– Ну, с лица воду не пить, умела бы пироги печь, – отвечал парень. – А не умеет – и того лучше. Пусть сидит в уголочке и помалкивает. С домом я сам разберусь.

– Не такой уж он и большой, дом этот, – не отступали те.

– Скажете тоже, не большой! Давеча южную стену мерил, прикидывал – пятьдесят шагов, не меньше! Крыша крепкая, окна чистой слюды – чем не хороша невеста?

– Да не женишься ты на ней.

– Еще как женюсь! – фыркнул Вильго и вырвал лучшее перо из гусиного зада.

«Врут они все, – думал он. – Говорят, что не захотели в жены брать, а она-то, небось, сама им от ворот поворот дала. Стыдно признаться, вот и брешут. Но мне Аниса не откажет! Я даже у нашего мясника-скупердяя баранью ногу за полцены взял, неужто девчонку не уломаю?»

Погруженный в свои мысли, Вильго и не заметил, как приблизился к старой усадьбе. Ворота оказались незапертыми, двери – тоже. Парень вошел в просторный зал и огляделся. Высокий потолок, добротная мебель. Правда, нет порядка: там и сям лежат книги, с кресла свисают ленты для вышивки, на столе надкусанное яблоко… в общем, не хватает твердой мужской руки.