Ирина Котова - Королевская кровь. Скрытое пламя

Их упорно искали, копали многометровый слой снега с валунами и изломанными стволами деревьев, потому что берманы живучи, а уж его величеству сами боги велели выбираться из-под любых лавин. Но природа оказалась сильнее потомка Зеленого.

Изломанное тело короля нашли два дня спустя, он даже не успел обернуться. Вместе с королем погибли шесть офицеров, в том числе и старый, точнее, единственный друг Хиля, возглавлявший охрану дворца.

Подполковник Свенсен вспоминал, как он сообщал о находке рыдающей королеве и бледному, на глазах взрослеющему наследному принцу. Девятнадцатилетний мальчишка – разве он мог справиться с подданными, часть из которых была куда опытнее и матерее его? Однако он выиграл все бои, на которые отдельные безумцы, забывшие про то, что означает первая кровь, вызвали его, и стал управлять Бермонтом железной рукой. Иначе никак нельзя было утихомирить самолюбивые и буйные кланы, готовые броситься в войну при малейшей слабости короля. Постепенно все линдморы – вожди берманских кланов – были безжалостно умиротворены, собраны в Совет кланов и если и грызлись, то тихонько, чтобы не дай боги не прознал новый король. А те, кто и прежде верно служил его отцу, стали преданными помощниками сыну.

И вчера, когда они – злые, уставшие как собаки – прибыли к монастырю и настоятельница отказалась выдавать девчонку, от которой их спокойный, сильно заматеревший к своим двадцати девяти годам король просто с ума сошел, подполковник был готов брать Обитель приступом. Но Демьян Бермонт по телефону приказал относиться к святому месту со всем положенным уважением и ждать его.

Свенсен согласился, скрипя зубами. Люди были голодными и заведенными, поэтому он быстро занял их работой по обустройству лагеря, а потом какая-то важная старушка начала таскать из-за ворот, обидно щелкающих створками перед носами желающих заглянуть внутрь солдат, котлы с горячим рыбным супом, пироги и жаркое, и ей помогали, хвалили, благодарили, делали комплименты. Старушка краснела, светло улыбалась и вздыхала: «Эх, сынки, пришли бы вы хоть лет тридцать назад…»

А чтобы среди горячих насытившихся берманов и людей, служивших под началом Свенсена, не начали вспыхивать драки, он разрешил и купание в ледяной воде, и соревнования – кто быстрее обежит озеро, и дурацкое развлечение у ворот. И даже сам поддался общему веселью, хохоча над очередным неудачником, и тоже решил попробовать – так, в шутку, чтобы подчиненным не было обидно: ведь если уж начальство не пустили, то и им не надо сердиться.

Но ворота распахнулись, и подполковник испугался. Так испугался, что хотел сбежать. И только понимание, что после этого он потеряет право командовать – разве трус может быть авторитетом для мужчин? – заставило его сделать шаг во двор Обители. А потом еще и еще.

Очнулся он перед серой деревянной дверью кельи, за которой слышалось тихое женское пение. Какая-то незатейливая народная песенка с повторяющимся припевом, и по голосу никак нельзя было определить, молода ли женщина за дверью или стара, красива или нет.

Свенсен решился, открыл дверь – и замер. На него смотрели золотые и очень удивленные глаза вдовы его погибшего друга, пропавшей почти сразу после смерти мужа. Тарья-Катарина, такая же простая и красивая, как и тогда, когда он увидел ее много-много лет назад в ее восемнадцать. Холодная и гордая, настоящая дочь Бермонта, с русой косой, заплетенной вокруг головы, с мягкими губами и плавной линией плеч, с неторопливыми движениями рук, которыми она вышивала какую-то картину. Играло радио, ему она и подпевала минутой ранее.

– Баронесса Лифтор, – сказал подполковник сипло и опустился на одно колено.

– Здесь я просто Тарья, – ответила она после паузы. Отложила пяльцы, аккуратно сложила руки на коленях. – Зачем ты пришел сюда?

Он поколебался. Еще можно было уйти, и это было бы правильно. Но все-таки ответил ритуальной фразой:

– За благословением Великой Богини. Ты примешь меня?

Пропавшая баронесса молчала очень долго, и Хиль не поднимал глаз.

– Встань и возьми, – произнесла она наконец. Очень тихо, почти неслышно.

Кто же называл тебя холодной, прекрасная? Кто этот глупец? Кто твердил себе, что ты горделива и заносчива? Кто почти перестал посещать дом лучшего друга после вашей с ним свадьбы?

Тот, кто никогда не пробовал твоих губ вкуса первого летнего меда и твоей кожи, сладкой как молоко. Тот, кто был безумно влюблен в тебя и никогда не показывал этого. Тот, кто мечтал распустить твои косы и снять с тебя одежду, кто желал тебя все время, пока ты была рядом, кто разрывался между верностью другу и любовью к его жене.

Кто знал, что ты так отзывчива и покорна с мужчиной, что вздыхаешь тихо, сладостно и нежно, что твои глаза темнеют и наливаются истомой, что ты так ложишься и льнешь к телу, будто тут всегда должно быть твое место?

Не было этой ночью в келье Обители ни титулов, ни воспоминаний, а были только Тарья, и Хиль, и воля Великой Богини.

– Уходи со мной, – просил он ее утром. – Я буду тебе хорошим и верным мужем, Тарья.

Но она качала головой, снова заплетая свои длинные волосы в венок вокруг головы.

– У меня был один муж. Одним он и останется. Я все еще люблю его, Хиль.

– Я не прошу любить меня, – говорил Свенсен, а внутри все рвалось и горело, – достаточно того, что я люблю тебя. Просто будь со мной. У тебя еще могут появиться дети, а я буду счастлив стать их отцом. Тарья, будь со мной, пожалуйста.

Она доплела косы, глядя ему в глаза, опустила взгляд, раздумывая.

– Если эта ночь принесет плоды, я выйду к тебе. Обещаю. Но если нет – никогда не приходи больше, Хиль.

Он все-таки схватил ее и поцеловал, и на мгновение она снова стала мягкой и покорной и прильнула к нему, как ночью.

– Я вернусь через месяц, – сказал он жестко, – и ты выйдешь ко мне, беременная или нет. Обещай, женщина.

Взгляд ее дрогнул, и этого ему было достаточно.

– Если не выйдешь, – добавил он, – я зайду внутрь, чего бы мне это ни стоило, и заберу тебя из этой самой кельи, Тарья.

…Подполковник обернулся и посмотрел на молодого короля Бермонта. Сумасшедший, как и он сам. Надо бы забежать по пути в храм и принести жертву Хозяину лесов, чтобы их дорога была удачной.

Двадцать первое октября, пятница, Иоаннесбург

Учитель сладко спал в своей камере и просыпаться, видимо, не собирался. Игорь взглянул на часы. Сутки с момента снятия блока кончились уже сорок шесть минут назад, а глава воровской школы глаз не открывал.

Шестнадцать часов сорок семь минут.

Тандаджи вчера изъявил желание поприсутствовать на допросе вора, но с утра случился скандал на посольской встрече, и тидусс был немного напряжен. Этого хватало, чтобы подчиненные в зале замирали и старались не дышать, когда он проходил мимо.

Эти же подчиненные совершенно неприличным образом пялились на ноги капитана Дробжек, пришедшей сегодня в мягком синем платье до щиколоток – Люджина явно тяготела к оттенкам синего, – очень приличном и приятном, если не считать разрезов на бедрах. Разрезы были хитрые, с запа́хом, и появлялись, только когда капитан двигалась.

«Так легче бегать и прыгать, если что», – сказала она спокойно, заметив его взгляд.

Удивительно, как меняет женщину одежда.

Шестнадцать сорок восемь.

Вынужденную задержку, пока Юземский отсыпался, Игорь потратил на допросы задержанных Люджиной «учеников» и «учителей» воровской школы. Старшему из ученичков было далеко за пятьдесят. И со вчерашнего вечера, после ухода Тротта, они с напарницей сортировали задержанных. Одних – тех, кто только-только попал в учреждение и не знал о его роде деятельности, но уже успел задолжать Учителю, – расспрашивали, пугали, чтобы впредь неповадно было, и отпускали. Других, которые успели увязнуть в «профессии», распределяли в зависимости от того, сотрудничал ли попавшийся со следствием или приходилось использовать ментальный взлом. С этим должна была справиться полиция, но безделье угнетало и приносило ненужное беспокойство.

К середине дня у них оказался список почти всех участников, в том числе и отработавших контракт, перечень украденных предметов, а капитан Дробжек была бледной и уставшей. Пришлось вести ее в столовую и насильно кормить. По дороге-то он и отметил интерес сотрудников к своей напарнице. Надо же: вчера Тротт, сегодня безопасники. Что в ней такого?

Необычность, прямота и холодность, решил он. Женщин-офицеров, несмотря на военнообязанность выпускниц военных и магических заведений, было немного, в основном они работали виталистами, менталистами, врачами, агентами под прикрытием и очень редко имели специализацию по боевой магии. А тут офицер, лично задержавшая с полсотни преступников, и при этом совсем не кокетливая, основательная такая. Интересно же!