Джордж Мартин - Неистовые джокеры

Хирам Уорчестер вытащил руки из карманов. Пальцы правой руки непроизвольно сжались в плотный напряженный кулак — этот жест был столь же неотъемлемой его частью, как и сила, дарованная дикой картой. На мгновение он увидел гравитационные волны, расходящиеся от бочонка, — как нагретый воздух колышется над раскаленной мостовой в знойный летний день.

В следующее мгновение Лекс пошатнулся, его руки затряслись, и бочонок с селедкой, внезапно потяжелевший на три сотни фунтов, с размаху обрушился на его голову. Клепки бочонка разлетелись, выпуская поток рыбы. Колени у бандита подогнулись, и он грохнулся на пол.

Его приятели замерли, ничего не понимая. Между тем Хирам подошел к Жабру и легонько пихнул его вперед.

— Иди, звони в полицию, — велел он.

Коротышка, которого Глаз назвал Чичем, попытался вытащить Лекса из-под разбитого бочонка. Эта задача оказалась более трудной, чем могло поначалу показаться.

Циклоп ахнул, потом своим единственным глазом злобно зыркнул на Хирама.

— Ты — тот самый Фэтмен.

— Мне не нравится это прозвище, — сказал Хирам.

Он сжал пальцы в кулак, и монокль Глаза потяжелел.

Он упал на пол и разбился. Циклоп грязно выругался и кулаком с намотанной на него цепью попытался ткнуть в обширный живот Уорчестера. Хирам увернулся. Он был куда более легок в движениях, чем можно было подумать по его виду; объемы его тела менялись, но вес в течение многих лет оставался все тем же — тридцать фунтов.

Глаз с воплем бросился на него. Хирам отступил, сжал кулак и заставил джокера с каждым шагом становиться все тяжелее, пока его ноги не подломились под тяжестью тела, и он со стоном не повалился на пол.

Последним сделал свой ход Чич и с криком: «Ах ты, туз недоделанный!» — выставил перед собой руки ладонями наружу — какой-то прием из карате или кун-фу, — а затем прыгнул, подкованный металлом ботинок устремился в голову Хираму.

Уорчестер упал на опилки. Чич пролетел прямо над ним и понесся дальше, изрядно потеряв в весе по сравнению с тем, что был у него еще мгновение назад. Он ударился об стену, перекувырнулся, попытался вскочить на ноги и обнаружил, что из-за своего огромного веса не в состоянии подняться.

Хирам выпрямился и стряхнул с куртки опилки. Ну и вид! Теперь придется вернуться домой и переодеться, прежде чем отправляться в «Козырные тузы». Жабр поспешно приблизился к нему.

— Ты вызвал полицию? — спросил Хирам.

Торговец кивнул.

— Хорошо. Гравитационное искажение действует только короткое время. Я могу продержать их в таком виде до приезда полиции, но израсходую уйму энергии. — Он нахмурился. — Да и им не пойдет на пользу. Такая тяжесть — колоссальная нагрузка на сердце. — Хирам бросил взгляд на свой золотой «Ролекс». Была половина восьмого, — Мне нужно в «Козырные тузы». Черт, мне сегодня только этой чепухи не хватало! И сколько еще придется объясняться с полицией…

Жабр перебил его.

— Иди. — Он ласково, но настойчиво подтолкнул толстяка к выходу. — Я разберусь со всем сам. Пожалуйста, уходи.

— Полиции будут нужны мои показания, — возразил Уорчестер.

— Нет, — замотал головой торговец. — Я позабочусь обо всем. Хирам, я знаю, что ты хотел как лучше, но не надо было… то есть я имел в виду… в общем, ты не понимаешь. Я не могу выдвинуть обвинение. Пожалуйста, уходи. Не лезь в это дело. Так будет лучше.

— Ты шутишь! Это хулиганье…

— Моя забота, — закончил вместо него Жабр. — Пожалуйста, прошу тебя. Не вмешивайся. Уходи. Ты получишь своих омаров — отборных омаров. Я обещаю.

— Но…

— Уходи!

Он яростно наподдавал бедрами, и хриплое дыхание толчками вырывалось из груди в такт тиканью желтого, как цыпленок, будильника на прикроватной тумбочке. Рулетка отвела топазовые глаза от карих глаз Стэна, взглянула на секундную стрелку, медленно ползущую по циферблату.

Время. Тиканье часов, пульсация в венах крови, гонимой неумолимым стуком ее сердца. Отрезки времени. Отрезки, отмеряющие утекающую жизнь. В конечном итоге все сводится именно к этому. Время не обращает внимания ни на богатство, ни на власть, ни на святость. Рано или поздно смерть придет и остановит эту ритмичную пульсацию. А у нее есть приказ.

Рулетка протянула руку, нежно коснулась виска Стэна.

Она сделала глубокий вдох, собираясь с силой и решимостью, но разрядки не произошло. Ей нужна была ненависть, но она чувствовала лишь неуверенность. Женщина откинулась на спину и призвала на помощь воспоминания.

Мучительная схватка, мысль о том, что скоро все будет кончено и она сможет взять на руки свое дитя, а боль останется в прошлом. Глаза врача, расширившиеся от ужаса. Отчаянная попытка приподняться и взглянуть на существо, извивающееся между ног…

Ее напряженный живот обмяк, в вагину хлынула теплота — ядовитая волна вырвалась на свободу. Глаза у Плакальщика внезапно вылезли из орбит, губы искривились, и он отпрянул от нее, больно обдирая нежную плоть стремительно распухающим членом. Прикрыв руками дрожащий багровый отросток, туз несколько раз хрипло икнул и испустил полузадушенный крик. По подбородку протянулась тонкая струйка слюны; зеркало над комодом взорвалось хрустальным водопадом, осыпав кровать дождем стеклянных осколков. Пик распространяющейся звуковой волны принял на себя маленький будильник. Стекло раскололось, стрелки застыли на месте, и механизм издал надтреснутый обреченный писк, точно жалуясь на безвременную и бесславную гибель.

Звук будто кулаком ударил Рулетку по правой щеке, оставив безобразный синяк на коже цвета кофе с молоком; из уха вытек ручеек крови. Вдох встал ей поперек горла, как острый камень; желудок свело судорогой. Искаженное мукой лицо Плакальщика нависало над ней, и она знала, что смотрит на мертвеца. Его грудь отчаянно вздымалась, зубы обнажились в жутком оскале, а от раздутого и уже совершенно почерневшего пениса к паху и животу расползалась багровая синева.

Ее ноги бестолково скользили по скомканному атласному покрывалу. Она словно пыталась плыть по стеклу. Последним отчаянным рывком женщина поднялась на колени и обхватила рукой грудь туза. Другой рукой она вцепилась в слипшиеся от пота волосы и крутанула голову так, что лицо оказалось повернуто к стене, отделяющей спальню от гостиной. Предсмертный, останавливавший время крик эхом прокатился до края вселенной и обратно, и стена разлетелась на куски. Осыпавшаяся штукатурка оседала на пол ленивыми спиралями, драла горло, забивалась в ноздри. Обломки понесло по полу гостиной, и дальняя стена уже начинала выпячиваться наружу. Какое-то мгновение Рулетка смотрела на эту готовую взорваться стену, представляя себе, как она рушится, воображая, с каким видом толстая парочка обывателей из соседней квартиры будет таращиться на зрелище, которое она собой являет. Голая женщина, сжимающая в объятиях голого мужчину — раздутый член размерами подошел бы скорее жеребцу, тело разбухло от воздействия яда, который разрывает клетки крови, отмечая свое продвижение по организму иссиня-черными пятнами.