Джаспер Ффорде - Кладезь Погибших Сюжетов, или Марш генератов

– А какой самый? – спросила я, в глубине души понимая, что спрашивать не стоило.

– Ну, однажды я побывала богом-императором Вселенной, – ответила она тем же тоном, каким могла бы принять приглашение сходить на выставку, – и, скажу тебе, оставаться мужчиной двадцать четыре часа в сутки очень стрёмно.

– Да, – откликнулась я. – Мне тоже так кажется.

Спустя десять минут ибб накрыл на стол, и мы сели обедать. Пока бабушка посасывала свой омлет, я пыталась завязать беседу с иббом и оббом. Трудность заключалась в том, что ни один из них не обладал навыками светского общения, требуемыми для восприятия чего-либо, помимо голых фактов. Для затравки я рассказала слышанный от моего ТИПА-напарника Безотказэна анекдот про осьминога и волынки. Но когда я произнесла ключевую фразу, оба генерата тупо уставились на меня.

– Почему волынки были одеты в пижамы? – спросил ибб.

– Не в пижамы, – ответила я, – а в шотландские пледы. Просто осьминог принял одно за другое.

– Понимаю, – сказал обб, не понимая ничего. – А можно еще раз?

– Так, – решительно сказала я, – вы обретете личность, сдохнуть мне на этом месте.

– Сдохнуть? – переспросил ибб со всей серьезностью. – Почему ты должна сдохнуть?

Я глубоко задумалась. С чего-то же надо начинать. Я щелкнула пальцами.

– Сарказм, – сказала я. – Начнем с него.

Оба собеседника непонимающе смотрели на меня.

– Итак, – начала я, – сарказм тесно связан с иронией и предполагает двойственный взгляд: то, что говорится, диаметрально противоположно тому, что подразумевается. Например, если бы вы солгали мне, заявив, что не вы съели все анчоусы, оставленные мной в буфете, а на самом деле вы, то вы могли бы сказать: «Это не я», а я бы согласилась: «Конечно, не вы», подразумевая, что уверена в обратном, но в саркастической, или ироничной, манере.

– Что такое анчоус? – спросил ибб.

– Маленькая и очень соленая рыбка.

– Понятно, – ответил ибб. – Сарказм применим и к другим вещам или только по отношению к рыбе?

– Нет, украденные анчоусы просто подвернулись в качестве примера. А теперь попробуйте сами.

– Анчоус?

– Нет, сарказм.

Они продолжали таращиться на меня. Я вздохнула.

– Как об стенку горох, – пробормотала я вполголоса.

– Плок, – сказала во сне Пиквик, мягко опрокидываясь. – Плокети-плок.

– Сарказм лучше объясняется через юмор, – вставила бабушка, с интересом наблюдавшая за моими усилиями. – Вы в курсе, что Пиквик не очень умна?

Пиквик завозилась во сне, лежа вверх тормашками там, куда упала.

– Да, мы это знаем, – ответили ибб с оббом, единственным достоинством которых являлась старательность.

– Итак, если бы я сказала, что проще дрожжи заставить выделывать трюки, чем добиться того же от Пиквик, я бы использовала мягкий сарказм с целью пошутить.

– Дрожжи? – засомневался ибб. – Но дрожжи не обладают разумом.

– Именно, – подхватила бабушка. Получается, я сделала саркастическое замечание, что у Пиквик ума меньше, чем у дрожжей. Теперь вы.

Генерат думал долго и упорно.

– Ну а если, – медленно произнес ибб, – что-то вроде: «Пиквик так умна, что сидит на телевизоре и смотрит на диван»?

– Для начала неплохо, – одобрила бабушка.

– И, – добавил ибб, с каждой секундой набираясь уверенности, – задумай Пиквик написать диссертацию, она выбрала бы в качестве темы «Яйца дронтов».

обб тоже начал улавливать.

– Если бы мысль пересекла ее сознание, это было бы рекордно короткое путешествие…

– Пиквик вызвала бы сенсацию в Оксфорде – но только в рамках внутривидового конфликта…

– Хорошо, на сегодня сарказма достаточно, – быстро вклинилась я. – Признаю, звание «Мозг Книгомирья» Пиквик не светит, но она верный товарищ.

Я оглянулась на дронтиху, которая соскользнула с дивана и с глухим стуком приземлилась на пол. Она проснулась и принялась громко плокать на диван, на кофейный столик, на коврик – практически на все, что оказалось поблизости, прежде чем успокоиться, усесться на яйцо и заснуть обратно.

– Вы хорошо справились, ребята, – сказала я. – В следующий раз займемся подтекстом.

Вскоре после этого ибб с оббом отправились к себе в комнату, обсуждая, как сарказм соотносится с иронией и возможно ли выделить чистую иронию в лабораторных условиях. Мы с бабушкой болтали о доме. Мама, похоже, чувствовала себя прекрасно, а Джоффи, Уилбур и Орвил пребывали в обычном безумии. Будучи в курсе моих дел с Ганом, бабушка доложила, что вскоре после эпизода с Бет Глатисант в Скокки-Тауэрс этот тип объявился, лишился места в парламенте и снова встал у руля своей газетно-издательской компании. Я знала, что он вымышленный и представляет угрозу моему миру, но не могла придумать, как разобраться с этой проблемой отсюда. Мы допоздна проговорили о Книгомирье, Лондэне, устранениях и деторождении. Бабушка сама выносила троих, поэтому она рассказала мне все, о чем не предупреждают, когда ты подписываешься на это дело.

– Подумай о награде в виде распухших лодыжек, – произнесла она как-то беспомощно.

В ту ночь я уложила бабушку в своей комнате, а сама устроилась в спальне под летной палубой. Я умылась, разделась и залезла в постель, усталая от дневных трудов. Глядя на пляшущие по потолку узоры отраженного света, я размышляла об отце, Эмме Гамильтон, Джеке Шпротте, глазури «Мечта» и детях. Мне полагалось здесь отдыхать, но я не могла игнорировать угрозу разрушения «Кэвершемских высот». В случае чего можно, конечно, переехать, но мне здесь нравилось, и, кроме того, хватит с меня побегов. Появление бабушки было странным, но, поскольку странностей в Кладезе хватало, они сделались общим местом. Если и дальше так пойдет, скучное и бессмысленное начнет вызывать нездоровый интерес.