Кристофер Прист - Машина пространства

Даже беглое описание творческой биографии Кристофера Приста позволяет заметить, что для него характерен непрерывный поиск, что каждое новое его произведение существенно отличается от предыдущего. Датированный 1976 годом роман «Машина пространства» углубляет эту линию творчества молодого английского фантаста.

Осуществлен дерзкий, неожиданный и для писателя очень рискованный замысел. Ведь любая попытка совместить тобой выдуманный мир с мирами, которые создало воображение такого классика, как Уэллс, неизбежно оборачивается соревнованием талантов.

Правда, и сама литература не чурается проб, сходных с попыткой Кристофера Приста. Речь, понятно, идет не о тех случаях, когда поденщики, в угоду рынку, перехватывая полюбившиеся читателю сюжеты и образы, начинают кропать книжечки, допустим, о «новых похождениях Шерлока Холмса». Такое бывало, но это факт торгашеской морали, а не литературы. Упомяну о другом. В советской фантастике, например, есть повесть о том, как в дни нашествия уэллсовских марсиан некий офицер английской армии предал человечество и стал служить инопланетным агрессорам. Таково сюжетное содержание повести Л. Лагина «Майор Велл Эндрю». Это тоже своеобразная достройка уэллсовской фантастики, дополняющий ее эпизод, который советский писатель удачно насытил жгучим, политически современным осмыслением психологии архипредательства.

Значит, можно!

Но у Лагина это именно небольшая, без покушения на оригинал достройка. Прист же сливает воедино сюжет «Машины времени» с сюжетом «Борьбы миров» и на этой основе возводит самостоятельное здание, которое, хотя и выдержано в стиле уэллсовской архитектуры, но тем не менее остается пристовским. Смысл?

«Восхитительный образчик литературной ностальгии» — так отозвалась о «Машине пространства» лондонская «Санди таймс». Итак, если верить рецензенту, пером автора водила тоска по прошлому. Она подвигла его на огромную и рискованную работу пересотворения миров уэллсовской фантастики.

Действительно, в западном искусстве сейчас ощутимо направление «ретро». Этот «возврат к прошлому» заметен также в стиле одежды, мебели, архитектуры. И если бы роман Приста был только талантливым выражением «ретро» в фантастике, то и тогда он заслуживал бы внимания как своеобразная художественная призма, через которую можно вглядеться в это сложное и неоднозначное явление культурной жизни. Но хотя формальные признаки «ретро» в романе наличествуют, он все же интересен не как образец социально-психологического феномена «тоски по прошлому». Иное, думается, подвигло писателя на эту работу.

Дли начала попробуем вглядеться в самих себя. Кто из нас, особенно в детстве, буйно не пересотворял реалии мира, одновременно достраивая и развивая сюжеты любимых книг? Чье воображение не проигрывало те или иные сцены, не вводило туда новые ситуации, не перемещало героев из одного художественного пространства-времени в другое? Кто помнит эти увлекательные игры фантазии, в ком они не угасли с возрастом, тот легко узнает в романе Приста свое, родное, хорошо знакомое. И отыщет чисто художественный исток его замысла. В этом смысле Прист просто-напросто талантливо закрепил на бумаге ту скрытую игру элементами воображаемых миров, без которой наше сознание уподобилось бы мертвенно отражающему зеркалу.

Итак, странное двойное Зазеркалье Приста, его фантастика в фантастике — самая обычная, если вдуматься, хорошо знакомая нам вещь, хотя об этой творческой особенности сознания мы порой как-то забываем. Возможно потому, что действие кажется сопряженным исключительно с логикой и расчетом, волей и знанием, а подспудная игра воображения часто представляется, чем-то пассивным и личным, меж тем как в действительности именно эта моделирующая возможные ситуации, поступки, решения деятельность сознания (и подсознания!) стоит у истока любого действия, о чем нам неоднократно напоминали многие, включая Ленина, мыслители. Вот почему, в частности, дорог и ценен любой удачный эксперимент, который раздвигает пределы человеческой фантазии. И средства литературы тут играют далеко не последнюю роль.

Но, разумеется, эксперимент эксперименту рознь. На год раньше «Машины пространства» появился роман американского писателя Филиппа Фармера «Вторая записная книжка Филеаса Фогга». Внешне Фармер проделал почти ту же операцию, что и Прист. Достроил, развил, переиначил сюжет жюль-верновского «Вокруг света в 80 дней», ввел в повествование других героев великого фантаста и, опираясь на эту основу, изобразил описанные Жюлем Верном события… как историю схватки за обладание миром враждующих агентов двух звездных цивилизаций! Мало того, в соавторы этой ахинеи Фармер ловко зачислил самого Жюля Верна, который якобы о чем-то догадывался, но, опасаясь истины, лишь рассеял в своих произведениях кое-какие, понятные только вдумчивому человеку намеки. Словом, он, Фармер, лишь выявил в сочинениях Жюля Верна потайное дно… Ну, а дальше уже нетрудно снять маску с благородного капитана Немо, этого в действительности агента инопланетян, который, попиратствовав в море, позже стал — кем бы вы думали? — боссом преступного мира, заклятым врагом Шерлока Холмса, профессором Мориарти.

Вернемся, однако, к Присту. Предельно уважительное отношение к творческому наследию писателя — далеко не главное, что решительно отличает его роман от фармеровской поделки. Верно, Прист не грешит против духа Уэллса, а стилистика уэллсовских произведений воспроизведена им настолько достоверно, что даже прямая трансплантация отдельных эпизодов «Борьбы миров» в «Машину пространства» не выглядит нарочитой и неуместной. (Может быть, эта имитация «литературы прошлого» и побудила рецензента английской газеты счесть роман Приста восхитительным образцом литературной ностальгии?) Однако самая искусная стилизация сродни попытке покрасоваться в чужом костюме. Насмешек не оберешься, если сам не вышел ростом и статью! А Уэллс высок и как художник, и как мыслитель. И если кто-то задумал не просто поиграть в забавную и непритязательную литературную игру с переодеванием, то уж будь любезен…

Вряд ли Прист хотел объявить себя духовным наследником Уэллса — этому противоречит линия его собственного творчества, да и сам роман не дает оснований так думать. Тем более, что стать преемником классика, воспроизводя его манеру, невозможно; требуется как раз обратное — оригинальность. Пристом, на мой взгляд, руководило другое.

Вот что в книге «Записки старого петербуржца» сказал о влиянии Уэллса на свое поколение один из старейших советских писателей Лев Успенский: