Вадим Панов - Непостижимая концепция

Катастрофа не просто тряхнула Землю, натыкав радиоактивных помоек и превратив мегаполисы и анклавы в огромные кладбища; Катастрофа переписала географию, обрушив часть материков в океан, а где-то, напротив, вздыбив из воды новые хребты и острова. Все поменяла, словно пытаясь переписать не только историю, но всю планету.

— Красота… — зачарованно протянул Бергер.

В задрипанной бойлерной, стоящей на окраине забытого богом российского улуса. Внутри неказистой бетонной коробки странная, непостижимая сила создавала по мысленному приказу Федора проекцию в чудо.

— Я могу туда уйти?

— Но не вернешься.

— Где я окажусь?

— Не знаю.

По лицу скользил легкий ветерок, ноздри щекотала растворенная в нем соль, а бирюзовая вода уже успела проникнуть внутрь ботинок. Они стояли на берегу моря. Настоящего и нет одновременно, на берегу материализовавшейся на несколько минут мечты. Двери в мечту. Они стояли там, откуда можно прыгнуть в Неизвестное.

— Здесь разрешено не все, но многое, — негромко произнес Химик. — Но только здесь, в бойлерной.

— Которая способна вырасти до размеров мира.

— Но она все равно останется бойлерной, — вздохнул фабричный. — Новый мир не выйдет за ее пределы. — И улыбнулся: — Понравилось?

— Не отвечу, пока не пойму.

— А если не поймешь?

— Мне не жалко времени. Я хочу разгадать. — Солнце почти скрылось, но красота продолжала щемить сердце, и Бергеру с огромным трудом удалось заставить себя вернуться к делам. — Мне показалось или я слышал взрыв?

— Твои друзья пытаются захватить Фабрику, — спокойно ответил Химик.

— Зачем?!

— Им приказала Тара.

— Девчонка Расула?

— Она не девчонка, — покачал головой фабричный лидер, — совсем не девчонка.

Жар.

Упругий поток расплавленного воздуха бьет в лицо. Горячая броня, пламя ракеты, выхлоп гибнущих двигателей, готовящийся взорваться преобразователь — смесь раскаленных запахов обжигает резко, безжалостно, заставляет вскрикнуть и спасает жизнь. Смесь заставляет потерявшую контроль Тару отшатнуться, оступиться и вылететь из распахнутых десантных ворот за несколько мгновений до того, как обреченная машина входит в землю и следует второй взрыв: грохочет боекомплект. Остаются двигатели, но дожидаться их гибели девушка не собирается: кое-как поднимается, бежит к ограждению, и третья, последняя волна, так уж получилось, помогает — швыряет во двор и добрасывает почти до дверей вожделенной бойлерной.

— Я победила!

Теперь помешать ее замыслу мог только Химик, но девушка была уверена, что фабричный лидер занят штурмующими Жрать осназовцами.

«А когда ты опомнишься, будет уже поздно».

Тара смело шагает в оранжевый туман и широко улыбается крупной черной надписи: «ВЛАСТЬ».

— И зло, — вздохнул Химик. — В ней очень много зла.

— Почему ты с ней возишься?

— Разве недостаточно того, что она несчастный человек?

— Я слишком циничен, чтобы в это поверить.

— Плох не твой цинизм, а то, что ты им бравируешь. — Фабричный лидер выдержал короткую паузу. — Тара — очень сильный осколок одной из Традиций. Она умеет подчинять своей воле, но использует силу неправильно, потому что обижена на сломанную жизнь, на Катастрофу и на весь мир… Тара поражена злом и не изменилась, несмотря на все мои усилия.

— Ты ее пожалел?

— Гм… Возможно. — Химик пошевелил пальцами, подбирая нужное слово. Или же решая, следует ли рассказывать Федору правду. — Тара была первой из живых, кем заинтересовалась Сила. Они понравились друг другу, стали учиться понимать друг друга, но… — Еще один вздох, короткая пауза. — Я не мог допустить, чтобы к Силе прикасалось зло, и попытался сделать Тару добрее…

— Ты? — изумился Бергер.

Хотел посмеяться, хотел напомнить, что добряки не выживают, но вспомнил рассказ Тары и прикусил язык. Химик бескорыстно помогал людям, несколько раз получал в ответ зло, но не ожесточился, не плюнул, решив, что «все они такие», продолжил помогать, оставляя себе минимум, нужный только на то, чтобы защищать Фабрику от нападений. Вот и получается, что из тех, кого до сих пор встречал Федор, Химик больше всех тянул на добряка.

— Ты слышал о прелатах Мутабор? — неожиданно спросил фабричный лидер.

— Смеешься? Конечно, слышал.

— «Концепция Добра — свеча во мраке». Это самый короткий постулат Милостивого Владыки, но прелаты, бывало, тратили годы на его постижение.

— Откуда ты знаешь?

— Мрака вокруг достаточно, — «не услышал» вопроса Химик. — И мрака внутри. Мир, кажется, соткан из тьмы, но что есть свечи? Поступки? Мы? В каждом ли из нас прячется огонь?

Наверху в очередной раз громыхнуло, и взрыв напомнил Федору, что во дворе Фабрики льется кровь. Ведомые чьим-то приказом осназовцы погибают, пытаясь его «спасти», и их смерть превращает «вечные вопросы» Химика в пафосный бред.

— В вертолете погибли все, — спокойно произнес фабричный лидер, глядя Бергеру в глаза. — Из десятерых пехотинцев живы семеро. Но им лучше уйти.

— Ты мог предотвратить бойню.

— Я запретил москве входить на Фабрику, — ровно ответил Химик. — Они умирают за то, что не послушались.

— А как же концепция Добра?

Химик вздрогнул, провел рукой по короткому ежику волос и признался:

— Я ее не постиг.

На пятьсот восемьдесят седьмой секунде боевой операции майор Петелин признал поражение.

Прорыв не получился: Кузьма и Ряха сгинули в рукопашной, даже «саранча» не помогла, поскольку защитников оказалось до безумия много. Одетые в одинаковые робы мужчины выскакивали отовсюду. Серые робы, серые лица, плотно сжатые рты и абсолютная, нереальная и непостижимая нечувствительность к боли, к пулям, нереальное презрение к смерти. Далеко не все они оказались вооружены: «дыроделами» и разномастными автоматами могли похвастаться не больше трети серых, остальные обходились ножами, дубинками и лопатами; но фанатизм делал их страшными.

Кузьма и Ряха получили свое, легли во дворе, лишь обозначив прорыв; пришедшие на выручку врезали из «мотыг» и подствольников, проредили толпу, ухитрившись пробиться к телам, но, увидев, что серые сформировали новый вал, поспешили вернуться за стену. Там попали под огонь восстановленного «молотка» и потеряли еще одного бойца — с такой дистанции против снарядов пулемета «Молотов» даже «саранча» бессильна.

К этому времени погибло уже пятеро осназовцев, подствольники опустели, заканчивались патроны, и Петелин приказал отступать к лесу. Своих не оставили: каждый боец тащил на спине погибшего товарища, а потому отступали в рост. Быстро, но в рост.