Владимир Митыпов - Внимание: неопитеки!

27 февраля. Все, Гильда сегодня уехала. Последние дни мы с ней почти не виделись. Утром, идя к шефу, встретился с ней носом к носу. Она выходила из его кабинета. Поздоровались мы очень сухо и разошлись. Моллини я нашел в подавленном настроении. Он долго и, как мне показалось, без особой уверенности распространялся об этике ученого, говорил, что наука стоит вне политики. Приводил примеры. Когда надо, он бывает весьма красноречив и многословен. Не будь биологом, он мог бы сделать блестящую политическую карьеру. Я битый час выслушивал его излияния, и только под конец он сообщил, что Гильда оставила работу.

— Мало того, — добавил он сердито, — она еще пыталась обвинить меня, мягко говоря, в научной непорядочности. Каково?! Кстати, откуда она вообще узнала о существовании неопитеков?

Я сделал вид, что понял его вопрос как риторический, на который, как известно, ответа и не ждут.

Ну что ж, если говорить высоким стилем, я принес нашу любовь в жертву своим научным убеждениям. Оценит ли это кто-нибудь?

Неопитеки, по словам того же Моллини, ведут себя как паиньки. Дай-то бог, дай-то бог.

6 марта. „Бойся мартовских ид!“ Случилось ужасное, моя жизнь на волоске. Не знаю, удастся ли мне выбраться живым. Попытаюсь изложить все по порядку.

Вчера поздно вечером ко мне зашел Моллини. Это меня удивило: старик никогда раньше не удостаивал мою комнату своими посещениями. Он долго молчал, прихлебывал кофе, который я ему заварил по его просьбе, и зябко ежась, смотрел в одну точку.

— Возможно, они были правы, — сказал он, наконец, как бы про себя.

— Кто? — поинтересовался я.

— Чатраги и эта... Зонта, — ответил он и снова надолго замолчал.

Я тоже молчал, не зная, о чем и как с ним говорить.

— Слушайте, — вдруг зашептал он, хватая меня за рукав, в глазах его появился лихорадочный безумный блеск, — вы должны мне помочь. Уже все готово, взрывчатка и все остальное... Своими руками... Мы стояли на неверном пути. Исправим и начнем сначала, но не так. Вы согласны? Это нужно сделать сегодня. Я полон решимости. Ну так как, Георг, а? Своими руками, правильно?

Я не понял, что старик имел в виду, но видел, что он очень не в себе, и решил его несколько успокоить.

— Хорошо, хорошо, — сказал я. — Но почему же непременно сегодня? Вам надо отдохнуть, выспаться. Завтра все и решим. Давайте я вас провожу к себе. А может, вызвать врача?

Старик как-то весь погас, сутулясь поднялся и, не простившись, ушел, шаркая ногами.

После его ухода я лег в постель и, прежде чем уснуть, долго думал над странными словами шефа.

Разбужен я был страшным шумом. Едва открыв глаза, я сразу понял, что это взрывы. Раз за разом они доносились откуда-то снизу, заставляя вздрагивать стены. Едва набросив одежду, я выбежал в коридор. Где-то что-то рушилось и ломалось, и сквозь этот адский грохот и скрежет доносилось что-то вроде слитного воя. У меня мелькнула было мысль, что это монтажники ломают что-то, освобождая место для своих громоздких установок, но тут на меня налетел Генрих Шим с незрячими от ужаса глазами.

— Что это? — он хватал меня дрожащими руками за лацканы и брызгал слюной. — Может, война? Надо выяснить, бежим!

Я бросился вместе с ним за группой наспех одетых людей, но потом сообразил, что война, какая бы она ни была, не может начаться из наших подвалов. Я нырнул в боковой переход и попал на галерею, обегавшую поверху огромный зал, в котором когда-то, видимо, стояли главные счетно-решающие системы. Ослепительно белые стены и серый бетонный пол были залиты ярким, режущим глаза светом. И тут я вдруг понял, что это неопитеки. У меня похолодело внутри. Еще не зная, что в действительности происходит, я как-то интуитивно ощутил присутствие чего-то страшного, неумолимо несущего с собой смертельную опасность.

Шум приближался. Я уже отчетливо различал звериный рев, заглушить который не мог даже оглушительный грохот разрушения. Через зал стремительно пробежало несколько человек. Даже отсюда, сверху, я видел мертвенную бледность их лиц. Раздался и сразу оборвался сдавленный нечеловеческий крик. Из распахнутой двери в противоположной от меня стене вылетело брошенное со страшной силой человеческое тело. Оно глухо шлепнулось о бетонный пол и осталось недвижимо. Я хотел бежать, но ноги не повиновались мне в этот момент. Из той же двери, припадая на одну ногу, выбежал человек в разорванном халате. Трудно было в этом взлохмаченном человеке с перекошенным от ужаса лицом узнать всегда такого элегантного, подтянутого Моллини. И тотчас сразу из нескольких дверей в зал хлынули неопитеки. Они бежали довольно медленно, неуклюже переваливаясь на кривых и коротких ногах, но действовали поразительно согласованно. Очень ловко они отрезали старика от всех дверей, так что он сразу оказался между ними и глухой стеной. Во всем этом чувствовался обдуманный план. Моллини заметался вдоль стены. Тут два крупных самца стали не торопясь сближаться, беря его в клещи. Моллини отчаянно заверещал, прижался к стене и каким-то беспомощным движением вытянул перед собой дрожащую руку с раскрытой ладонью. Дальнейшее произошло мгновенно: один из неопитеков схватил старика, раскрутил, держа за ногу, над головой и со всего размаха ударил им о стену. Раздался звук, словно кто-то наступил на орех, по белой стене брызнуло и блестя потекло что-то густое и багровое.

Я зажал ладонью рот, чтобы сдержать рвущийся из горла крик, повернулся и бросился бежать. Опомнился я только у себя в комнате и меня тут же стошнило. Состояние мое близко к помешательству. Однако у меня хватило сил и мужества осторожно выйти в коридор и прислушаться. Снизу и сверху не переставали доноситься крики и грохот. Очевидно, неопитеки продолжали охоту за людьми. Я дрожа подобрался к противоатомной стальной двери в конце коридора и с помощью массивного штурвала наглухо завинтил ее. Почувствовав себя после этого в относительной безопасности, я обошел все комнаты нашего отсека — вместе с моей их было шесть — и нигде не обнаружил ни одного человека. Что случилось с ними? Признаться, меня это беспокоило куда меньше, чем то, что станется со мной. Неужели Гильда была права?

Почти не помню, как я дождался рассвета. Я то выходил в коридор, снова и снова проверяя, крепко ли заперта дверь, то сидел в своей комнате и вздрагивал от каждого шороха. В довершение ко всему погас свет, — видимо, где-то перебили кабель.

Когда совсем рассвело, я внимательно осмотрел пространство перед нашим зданием. Нигде не было ни души, только на бетонной дорожке, ведущей к главным воротам, лежало десятка полтора неподвижных тел. Шум к этому времени стих.