Юрий Брайдер - Между плахой и секирой

– Нет таких, значит, в Москве?

– Может, и есть, да только за один день не нашли.

– История вполне правдоподобная, – Зяблик лукаво прижмурился. – Только чует моя душа, что в гостинице «Россия» жил не какой-то там Серега, а ты сам, Смыков.

Все так увлеклись болтовней, что даже не заметили, как вернулся насквозь промокший Толгай.

– Везде был, – сказал он, тыча пальцем в разные стороны. – Прямо был… Туда был… Бушлык! Пустое место… Мертвый место…

– Но идти-то вперед все равно надо. Хоть по мертвому, хоть по живому, – Смыков глянул на часы. – Или сначала лжезарю понаблюдаем? Недолго осталось.

– Можно и понаблюдать, – лениво согласился Зяблик. – Не жизнь, а лафа. Сначала сказки слушали, а сейчас бесплатное кино смотреть будем… Между прочим, Смыков, могу тебе для справки авторитетно сообщить, что ничего такого сверхъестественного у этих цыганок нет. Сам я их не пробовал, но от одного железнодорожного ревизора слыхал. Припутал он в скором поезде одну безбилетную цыганочку. Штраф она платить не хочет, но на все остальное вроде согласная. И был тот ревизор, между прочим, в новых лакированных туфлях. Все купе заняты, в том числе и служебное. Пришлось цыганочку в туалет затащить. А какая там любовь может быть, сам понимаешь. Но ничего, оба стараются. И вот в самый разгар этих дел ревизор замечает, что его туфли как бы пудрой кто досыпал и слой этот раз за разом становится все гуще.

– Вот это жеребец! – похвалила Верка. – Так бабу приласкать, чтобы у нее с лица пудра посыпалась! Уметь надо!

– Да не пудра это была, а перхоть! – сардонически ухмыльнулся Зяблик. – И не с лица она сыпалась и даже не с головы, а совсем с другого места!

– Нет, вы как хотите, а я пройдусь, – не выдержала Лилечка. – Одна на небо полюбуюсь…

На горизонте там и сям уже вспыхивали тусклые зарницы, похожие на отблески далекой грозы…

Спустя двое суток, однообразных, как и все в этом мире (с легкой руки Толгая получившем название «Бушлык»), отправлявшемуся в очередной дозор Смыкову посчастливилось обнаружить некое загадочное сооружение, вызвавшее всеобщее настороженное любопытство.

Часть его изломанных остатков торчала над уровнем земли, а часть вплавилась глубоко в шлакообразный грунт. Вследствие всего этого судить о первоначальной форме и назначении находки было почти невозможно, однако многое говорило за то, что это летательный аппарат будетлян, рухнувший с неба в момент Великого Затмения. Структура его обшивки и некоторые конструктивные особенности (отсутствие всяких швов, например) очень напоминали боевую машину, с которой в свое время ватаге пришлось немало повозиться.

– Махина, – присвистнул Зяблик. – Наверное, не одна тыща пассажиров помещалась. Глянь, сколько иллюминаторов. В десять рядов.

– Н-да-а… И грохнулась эта махина, по-видимому, на подлете к аэродрому, – заметил Смыков. – В противном случае ее бы на двадцать километров раскидало.

– Давайте не будем уподобляться дикарям, обсуждающим причины крушения парохода «Титаник», – вмешался Цыпф, вновь обретший душевный покой, а вместе с ним и склонность к дидактизму. – Не нашего ума это дело. Вопрос другой: имеет ли нам смысл торчать здесь. Что, если эта штука была снабжена ядерным двигателем? А вдруг всех нас в это время пронизывает радиоактивное излучение?

– Пусть пронизывает, – беспечно ответил Зяблик. – В Нейтральной зоне нас еще и не то пронизывало… И ничего, оклемались. Надо бы вовнутрь заглянуть. Как ты, Смыков, мыслишь?

– Заглядывайте, если вам собственной жизни не жалко, – Смыков пожал плечами.

С помощью Толгая, привычно подставившего спину, Зяблик дотянулся до овального отверстия в обшивке будетляндского авиалайнера и, раскачавшись, рывком забросил в него свое тело. Вниз посыпалась всякая труха, пахнущая резиной и железной окалиной.

– Неймется человеку, – вздохнула Верка. – Как таракан, ни одной щели пропустить не может.

– Это у него после зоны такая привычка осталась, – пояснил Смыков. – Недаром ведь полжизни в камере просидел. У Эрикса была болезнь закрытого пространства, а у Зяблика, наоборот, непреодолимая тяга к нему.

– Ну-ну, поговорите там еще! – приглушенный голос Зяблика раздавался уже совсем не из того отверстия, через которое он проник вовнутрь. – Я все слышу и за таракана тебе, Верка, не прощу. Если я таракан, то ты вошь тифозная.

– Нашли вы там что-нибудь интересное? – без особого любопытства поинтересовался Смыков.

– Ни фига… Прах и пепел. Да и темновато тут…

– Тогда вылазьте. Нечего здесь попусту задерживаться.

– Погоди… Вроде что-то написано на стенке… Сейчас…

– Да вы, никак, уже и по-будетляндски читать научились! – съязвил Смыков.

– По-нашему написано… Большущими буквами от руки… Только читать все равно трудно. Одно слово пока только разобрал: «Спастись». Или «Не спастись». Потом что-то про огненный пролив… не то прилив… Киньте мне кресало и тряпок каких-нибудь. Я факел сделаю.

– Где же я вам эти тряпки возьму? – возмутился Смыков. – С себя, что ли, последнее снять?

– Попроси у Верки запасной лифчик. Она их с собой штук пять прет.

– Больше ничего не хочешь? – отозвалась Верка. – Это ты умеешь, на чужое добро зариться! Лучше из своих подштанников факел сделай.

В конце концов решено было пожертвовать одним из полотенец, которое Толгай и подал Зяблику на кончике сабли. Минут на пять внутри разбитого авиалайнера установилась тишина.

– Возможно, эту надпись оставил кто-то из людей Сарычева, – предположил Цыпф. – Или один из разведчиков, которых мы посылали вслед за ними.

– Дураков, которые стены пачкают, всегда хватало, – Смыков недовольно поморщился. – Что у нас, что у других народов. Как только научились люди писать, сразу давай мазать на чем ни попадя. Я в Кастилии на стене монастыря такую надпись видел: «Храни нас, Господи, от твоего гнева, от козней дьявола, от скудной пищи, от нехватки вина и от половой слабости». Не иначе как монахи написали.

Сверху вновь посыпалась труха, и на землю ловко спрыгнул Зяблик, похожий на трубочиста.

– Ну и как? – поинтересовался Цыпф. – Выяснили что-нибудь?

– Значит, так. – Зяблик принялся стряхивать с себя сажу. – Если я правильно понял, смысл надписи состоит в том, что дальше идти опасно. Сюда якобы приходит огненный прилив, спастись от которого нет никакой возможности. Ну а дальше обычные славословия в честь Каина.

– Аггелы, стало быть, писали, – сказал Смыков многозначительно.

– Они, родимые.

– Ну это вполне объяснимо. Помните, как раньше на калитках писали: «Осторожно, злая собака»? А в доме никого, кроме кота ленивого, нет. Аггелы это предупреждение дали, чтобы посторонних от Будетляндии отгонять. Дескать, дальше не суйтесь, если жить хотите.