Яна Дубинянская - Кукла на качелях

…Я выскользнула наружу раньше, чем Дэн, обойдя вокруг машины, успел распахнуть передо мной дверцу. Горячее солнце стояло прямо над головой, и трава, такая влажная вчера вечером, теперь была совсем выцветшей и жухлой. Словно и не весна. И водопад — он рокотал негромко и назойливо, как не выключенный ночью телевизор, и резал глаза, многократно отражая в каждой капельке палящее солнце. Я прищурилась, заслонила глаза ладонью и почувствовала на плече руку человека, которого три года изо дня в день, из минуты в минуту мучительно представляла рядом с собой — именно здесь.

— Я люблю тебя, — прошептал Дэн.

Вот оно — о чем ты так упорно мечтала. Почти как настоящее.

Я резко обернулась, и безвольная мягкая рука Дэна упала с моего плеча.

— Почему ты хотел убить Роми?

Полмгновения — и передо мной стоял человек, казалось, навсегда потерявший способность двигаться. И лишь лицо — белое и плоское в лучах солнца, только с черными пятнами глазниц — его лицо напоминало брошенную книгу, страницы которой быстро-быстро перебирает ветер. Сотни мелких, неуловимых выражений, перегоняющих друг друга, противоречивых, взаимоисключающих. И внезапно, в самый разгар этой сумасшедшей чехарды губы Дэна шевельнулись.

— Ты… должна понять меня.

Капля, две, три, миллиард капель… с оглушительным грохотом низвергаются струи водопада — сверкающие, слепящие, непостижимые. И в этом сумасшедшем, перевернутом мире человек, убивавший мою дочь, говорит: ты должна понять меня.

Я отворачиваюсь — не видеть его! — я отхожу к водопаду, к обрыву, к самому краю. То, зачем я сюда приехала, вдруг делается бессмыслицей. Я не хочу знать того, что он скажет, я не хочу ничего понимать, не в моих силах понять такое…

Грохочет водопад, но я слышу дыхание — его дыхание — совсем близко, возле шеи. Он стоит у меня за спиной, кажется, в нескольких миллиметрах, он не смеет так приближаться ко мне!

Но я не ухожу, я лишь не замечаю его — только сверкание дрожащего облака брызг, только я и шум водопада. И вуаль ресниц над сощуренными глазами, и слезы — потому что его слишком много, этого ослепительного блеска… И все-таки слова — бессмысленные, ненужные, но ведь они есть, от них никак не скроешься.

— Моя жизнь, — говорит он, — она ведь не такая, как у других… у большинства людей. По твоим меркам я, может быть, и несчастный человек: я не способен потерять голову от любви, я никогда — это точно, никогда — не женюсь. Но зато я любим миллионами людей, очень разных — и одиноких, и влюбленных, женатых, многодетных — всех! И я, в отличие от этих миллионов, войду в историю. Пойми, это не мания величия, я имею право так говорить. Только не думай, что все это легко. Моя жизнь — она как пожарная лестница. Можно идти только вперед и вверх — шаг в сторону, и ты разбился, ведь падать придется с умопомрачительной высоты. Ты же всегда говорила, что понимаешь меня, так скажи: мог я позволить себе этот шаг?

Его слова уже влились в гул водопада, и вдруг он молчит — почему? Наверное, потому что в конце был вопросительный знак — что-то здесь неправильно, неужели он действительно нуждается в моем ответе?

Что ж, я отвечаю.

— Я никогда не разыскивала тебя, хотя, поверь, это было бы нетрудно. Мы с Роми не нуждались в тебе, мы не трогали твою… пожарную лестницу.

Мой голос — иронический и спокойный, он не должен дрогнуть… так почему же он дрожит и переливается слезами, почему?!

— Ты не понимаешь! — Дэн повышает голос, и я, не видя его, отчетливо представляю детски-капризные складки на его лбу. — Место на вершине только одно. Ты думаешь, я занял бы его с фамилией Смит? Карьера одиночки — это сказка для маленьких детей. За мной стоит моя семья, семья д'Аржантайль, и я не мог, — теперь голос дрожит у него, мелким, но ощутимым тремором, — я не мог показать себя недостойным этой фамилии. Если бы отец узнал… что у меня есть внебрачный ребенок… а я ничего не делаю для него…

Я медленно оборачиваюсь — круглые собачьи глаза, почти черные и влажные, он вот-вот расплачется, маленький ребенок с дрожащей нижней губой. Я должна его понять… Понять, что иначе быть не могло — только кладбище, серый дождь и чужие черные люди, готовые принять в свою семью мертвую Роми. Что богатый, знаменитый мальчик не мог поступить по-другому — только похоронить ее в фамильном склепе, а меня с красивым монологом изгнать из своей жизни в пустоту, очерченную траурной рамкой. Чтобы папа не рассердился.

И я слышу, как кто-то другой, посторонний, куда более любопытный, чем я, спрашивает:

— А сегодня… ты хотел все-таки убить нас обеих?

И он пожимает плечами. Словно я спросила, который час, а часов у него нет. Словно жизнь продолжается просто и нормально, словно мир вовсе не перевернулся.

— Я не знаю… Я не хочу знать, это мистика какая-то. Как ты ее оживила? И вообще, даже если бы… Я сразу запаниковал, но потом подумал… Это уже не имело бы смысла.

И не хватает дыхания, и уже давно потеряли смысл слова, и с какой-т неудержимой, неуправляемой силой взлетает моя рука, и плоское, невыразительное подобие лица искажается от боли, а звук этих пощечин перекрывает грохот водопада… Одна-другая, третья-четвертая, нет, я не могу находиться так близко к нему!..

Его глаза — и мои, одна сплошная ненависть. Я делаю шаг назад, и мою спину обдает холодное дыхание водопада. Почему я не могу заставить себя оторваться от этих трусливых глаз? — еще шаг…

И перевернутый мир раскалывается, разламывается надвое, последняя опора предательски уходит из-под ног, я взмахиваю руками, словно никогда не умевшая летать птица, я вижу перекошенное небо, все в сверкающих брызгах, я на миг ощущаю жгучую невесомость падения… И вдруг — мертвое кольцо, сомкнувшееся вокруг запястья.

— Не бойся, — я не вижу лица Дэна, один негромкий голос и прерывистое дыхание. — Попытайся… упереться ногами в скалу. Только не паникуй и потихоньку выбирайся… слышишь?

— Нет, Ник, я никуда не поеду.

Мы с Роми сидели на полу, и, отогнув угол ковра, строили из красных и желтых кубиков сказочный дворец для кукольной принцессы. Большой, нескладный Ник остановился в дверях, боясь неосторожным шагом разрушить наше строение. Роми тоже этого боялась и поэтому не сделала попытки побежать навстречу Нику — моя маленькая практичная девочка — а он совсем расстроился и мялся у дверного косяка, такой неприкаянный, что невольно становилось и смешно, и жалко.

— Проходи около стенки и садись на диван, вот так, — я улыбнулась, глядя, как он осторожно переставляет свои длинные ноги. — Я сейчас приготовлю кофе.