Память до востребования(Фантастические рассказы и повесть) - Смирнов Сергей Анатольевич

Покидать телегу ох как не хотелось. Как лодку посреди моря. Наконец Николай решился и стал было спускаться вниз, но поскользнулся и упал. Мрак взвихрился перед глазами, руки хватали пустоту…

В глаза ослепительно ударил яркий, неестественно белый свет» Кто-то подхватил Николая под локоть, помог сесть.

— Наш диссертант, кажется, переволновался, — раздался рядом чей-то нарочито веселый голос.

— Может, нашатырю принести?

Окурошев заставил себя открыть глаза.

Все — во главе с председателем ученого совета — улыбались.

— Спасибо, не нужно, — поспешил ответить Николай и вышел на сцену: благодарить.

Говорил он одно, а думал совершенно о другом: «Что это мне привиделось? Жуть какая-то… Доконала меня аспирантура».

В микрофоне что-то шипело и потрескивало. Этот звук напомнил Николаю хруст соломы, и его всего передернуло.

Защита кандидатской диссертации Окурошева прошла успешно. Черных шаров не было.

На следующее утро Николай, проснувшись, подумал о прожитом дне. Защита диссертации и странное видение слилось в одно смутное, тревожное воспоминание, от которого хотелось отмахнуться: «Пронесло — и ладно».

До конца недели новоиспеченный кандидат жил легко и радостно… Но в ночь с пятницы на субботу его подняло на ноги назойливое дребезжание телефона.

Растеряв по дороге тапочки, пересчитав стулья и косяки, Николай вывалился в коридор и едва не сшиб аппарат с фигурной подставки. Только взволнованный голос Марины Ермаковой разбудил его окончательно.

— Коля, я в институте… У меня суточный эксперимент. — Она старалась говорить медленно и отчетливо, понимая, что обращается к человеку едва проснувшемуся, но вскоре сбилась на испуганный лепет. — Здесь кто-то есть… Коля, приезжай… Извини, без тебя нельзя.

— Подожди, объясни толком. Не понимаю, — пробормотал Николай, спросонок опершись лбом о стену.

— Я только начала работать, как вдруг кто-то заперся в комнате и ходит там, — немного совладав с волнением, сообщила Марина. — И ворочает там все… Мне страшно. Я не знаю, кто это… Приезжай, Коля.

— Ты дежурного вызвала? — спросил Николай.

— Вызвала… — чуть помедлив, ответила Марина. — Но ты нужен. Извини, пожалуйста. Я бы не стала звонить…

— Хорошо. Еду, — перебил Николай: последние слова Марины вдруг рассердили его и обидели.

Он оделся, встревожил проснувшихся родителей, ничего им толком не объяснив — да и не хотел объяснять с досады, — и выбежал из квартиры.

Марина дожидалась его у дежурной проходной. Увидев Николая, страшно обрадовалась, схватила за руку и с силой потащила внутрь, словно боясь, что у самого порога Николай вдруг передумает и повернет обратно.

Стоило Окурошеву очутиться в пределах института, как его словно подменили. Удивительное спокойствие, почти полное равнодушие ко всему происходящему охватило его.

Марина, будто намеренно не оборачиваясь, тянула его за руку. Однако посреди холла, на первом этаже, она вдруг резко остановилась. Николай, до того едва поспевавший за своей провожатой, чуть не наткнулся на нее. То ли запыхавшись, то ли справляясь с растущим волнением, Марина с полминуты переводила дух.

Было тихо. Лишь из какого-то темного угла доносился прерывистый стрекот сверчка.

Марина пристально, с тревожной недоверчивостью разглядывала лицо Окурошева.

— Коля! — сказала она громко, будто окликая, хотя стояла почти вплотную. — Коля! Скажи честно! Только вот честно! Ты писал эту свою диссертацию?

— Ну да, конечно. А что? — ответил Николай, недоумевая.

— Ты ставил эксперименты, обрабатывал результаты, описывал их… Все это было?

Ничего подобного Николай не помнил. Сила, превратившая его в кандидата биологических наук, не вольна была заполнить пробелы в памяти. Впрочем, кто знает: может, дошло бы дело в конце концов и до ложных воспоминаний… Соврать Марине Окурошев не смог: наверно, ее вопрошающий взгляд имел свою, крепкую и живую силу.

— Было… наверно… Нет, не знаю… Не помню я, — замялся Николай и пожал плечами.

Тонкое, еще более заострившееся от волнения лицо Марины побледнело. Она отшатнулась от Окурошева, в испуге едва не кинулась прочь, но глухая безмолвная темнота пугала — и она замерла в двух шагах от Николая, настороженно приглядываясь к нему, будто к незнакомому прохожему, повстречавшемуся в пустом темном переулке.

— Коля! — голос ее дрожал. — Ты же спишь! Тебя же усыпили! Вы же все загипнотизированы! — Она была готова расплакаться. — Вы все — подопытные кролики!

Это «кролики» подействовало на Окурошева странно: душа его колыхнулась — Марина вдруг показалась ему такой маленькой, беспомощной… будто крольчонок. Жалость пробудилась в нем.

— Ты что? Ну, не бойся. Что с тобой? Объясни, — заговорил Николай ласково. — Извини, я, может, и впрямь еще не совсем проснулся… С этой защитой… да, ты права, нехорошо как-то вышло. Не могу понять…

Противоестественность своего кандидатского звания Николай только сейчас начал осознавать, но, как ни странно, это не встревожило.

— Вот видишь! Сам говоришь! — с жаром подхватила Марина. — Как так может быть, чтобы у всех вдруг диссертации… так вот за неделю, как грибы… Ведь не может быть?

— Наверно, не может…

Марина заговорила вдруг быстро-быстро, сбиваясь и путаясь, точно давно готовилась излить душу и, начав теперь, боялась, что Николай не захочет дослушать до конца, сочтя все за вздор.

— Что творится… Все только ходят, слоняются по комнатам и коридорам — и довольны жизнью. Никто ничего не делает. Вообще… Все за всех делается. Кем-то. Втихую… Как по щучьему велению. Пыреева только курит да биоритмы свои рассчитывает. Люська все книжку читает. Макулатурную. Хоружий чаи гоняет или дремлет. Клебанов со всей компанией у Коноваловой: глядишь, засядут в преферанс… И вдруг: сегодня один кандидат, завтра — другой, а послезавтра, глядишь, третий — доктор. Статьи откуда-то. Ну, статьи — ладно: может, дома, по вечерам пишут. Но книги! Ведь слова нигде не было сказано! Обычно как: раз книжку кто сел писать — целое событие. И отпуск, и разговоров будет, и в плане, и в отчетах всяких. А тут на тебе — уже готовенькие тома как с неба валятся… А Верходеева только ходит и поздравляет, ходит и поздравляет… Кошмар! Что это?

— А что… Наука, — робко и глуповато улыбнувшись, сказал Окурошев.

По лицу Марины вновь скользнула тень испуга.

— Нау-ука, — задумчиво протянула она. — И моя, — речь пошла о Елене Яковлевне Твертыниной, — она ведь тоже… Она, по-моему, даже думать перестала. Ей кажется, что все за нее делаю я. Понимаешь, Коля? А это же не я. Страшно…

— Успокойся, что ты. — Николай легонько взял Марину за руку.

Она не отстранилась, только отвела глаза в сторону.

— Это не я, — повторила. — Кто-то… Сначала я ни во что такое не верила. Только ругалась. Ну понимаешь, возьмусь за какое-нибудь дело — и все валится из рук. Машинку заклинивает, ручки ломаются, электроды не накладываются, приборы отказывают… а стоит на минутку выйти — вернусь, а уж все готово… И как я сразу не поняла? Только вот сегодня. Я нарочно осталась. От злости. Уж решила: сегодня — сама, кровь из носу. Только все наладила, подготовила, и вдруг — они… Заперлись, молчат… и не открывают.

— Да кто «они»? — удивился Окурошев.

— А я не знаю… — Марина осторожно заглянула ему в глаза. — Потому тебя и позвала.

В этот-то миг Николай впервые и ощутил тонкое холодное дуновение страха.

— А я ведь тоже ничего не знаю, — почти шепотом проговорил он.

— Да уж все знают, что они есть, — тяжело вздохнула Марина. — Но никто не признаётся, что видел сам… что кого-то встретил. А все ведь замечали. Какие-то люди — будто ряженые, бородатые… Они всем мерещились. А наши чай пьют и смотрят друг на друга с намеком. Но вслух никто… Ни слова. Потому что всех это устраивает. Все уже — доктора и кандидаты. Как тут признаться? Боязно — точно в той сказке: кто первый слово скажет, тому дверь закрывать… А ну как звания отнимут и работать заставят? Не известно, кто отнимет, но если проговоришься — обязательно отнимут. Нутром чуют. Не замечают, что уже спятили. Только моя до сих пор думает, что все за нее делаю я… Плохо это кончится, Коля. Я чувствую… Да что — чай. Теперь уж вместе и не пьют, по своим норам попрятались, в коридорах друг друга не замечают. Скоро начнется…