Лоис Буджолд - Осколки чести. Барраяр

— Государственные дела вынудят нас общаться, и он это знает. Пусть посидит дома и насладится тишиной. А там посмотрим. — Он невесело улыбнулся: — Пока мы живы, покинуть поле боя невозможно.

— Похоже, что так. — Она виновато посмотрела на Ботари. — Извините, сержант. Я и не знала, что граф может выгнать своего вассала, принесшего клятву верности.

— На самом деле не может, — объяснил Форкосиган. — Ботари просто перевели на службу другой ветви нашей семьи. К тебе.

«Именно то, о чем я всегда мечтала, — свое собственное чудовище. Только вот что с ним делать — держать в шкафу?» Корделия задумчиво потерла переносицу, потом посмотрела на свою руку. Руку, которая лежала на руке Ботари, сжимавшей рукоять шпаги. Так. И так.

— Лорду Майлзу понадобится телохранитель, правда?

Эйрел с интересом наклонил голову:

— Конечно, дорогая.

На лице Ботари вдруг отразилась такая напряженная надежда, что у Корделии перехватило дыхание.

— Телохранитель, — запинаясь, проговорил он, — и защитник. Никакие подонки не смогут его обидеть, если… вы разрешите мне помочь, миледи.

— Это будет… — «немыслимо, глупо, опасно, безответственно», — … прекрасно, сержант.

Его лицо осветилось, словно вышло солнце.

— Мне можно приступить сейчас?

— Почему бы и нет?

— Тогда я буду дожидаться вас там. — Ботари кивнул в сторону лаборатории и проскользнул в дверь. Корделия зримо представила, как он стоит, прислонившись к стене, сама бдительность… Надо надеяться, что его злобная физиономия не напугает врачей до такой степени, что они уронят своего хрупкого пациента.

Эйрел обнял жену.

— У вас, бетанцев, есть сказки о ведьмах, которые делают детям волшебные подарки?

Она приникла щекой к его мундиру.

— Не знаю, преподнес ли твой отец Ботари в качестве благословения или проклятия. Но зато я уверена, что сержант никому не позволит обидеть Майлза. Никому. Какие странные подарки получил наш цыпленок.

Они вернулись в лабораторию и внимательно выслушали окончание лекции о потребностях и неудачах Майлза, согласовали сроки первых процедур и потеплее закутали малыша, чтобы везти домой. Он был такой крошечный, такой невесомый, что Корделия испытала мгновенный приступ паники, впервые взяв сына на руки и баюкая этот хрупкий комочек.

«Верните его в репликатор еще лет на восемнадцать, мне такое не по силам…»

Дети могут и не быть благословением, но сотворить их, а потом подвести — это значит навлечь на себя проклятие. Даже Петер это понимает. Эйрел распахнул перед ними дверь.

«Добро пожаловать на Барраяр, сынок. Войди в этот странный мир — мир богатства и нищеты, взрывных перемен и незыблемых традиций. Родись — и еще раз родись. Получи имя (а „Майлз“ означает „солдат“), но не позволяй ему стать твоим предопределением. Получи искалеченное тело — в обществе, где ненавидят мутации и презирают калек. Получи титул, богатство, власть — и всю ненависть, которая им сопутствует. Получи бесконечные операции и процедуры. Унаследуй целый сонм друзей и врагов, которых нажил не ты. Получи деда, выходца из преисподней. Терпи боль, найди радость, отыщи свой собственный смысл — потому что Вселенная его тебе не подарит. Будь движущейся мишенью — но живи. Живи. Живи».

Форкосиган-Сюрло. Пять лет спустя

— Чертов Вааген, — бормотала на бегу Корделия. — Даже не предупредил, что этот сорванец будет таким подвижным.

Она промчалась по лестнице, пересекла кухню и выбежала на террасу. Быстро осмотрела лужайки, рощу, скользнула взглядом по длинному озеру, сверкавшему под летним солнцем. Нигде никого.

Из-за угла показался Эйрел в старых форменных брюках и линялой рубашке. Заметив Корделию, он недоуменно развел руками.

— Там его нет.

— В доме тоже. Как ты думаешь, куда он мог удрать — наверх или вниз? Где маленькая Элен? Держу пари, он там же, где она. Я запретила ему спускаться к озеру без взрослых, но уж не знаю…

— Вряд ли они на озере, — сказал Эйрел. — Они и так все утро плавали. Я специально засек время: за пятнадцать минут он пятнадцать раз умудрился взобраться на причал и спрыгнуть вниз. Помножь это на три часа.

— Значит, наверху, — решила Корделия, и они поплелись в гору по усыпанной гравием дорожке. — И подумать только, — задыхаясь пробормотала Корделия, — я молилась, чтобы он поскорее научился ходить!

— Ничего удивительного — пять лет его энергия была скована, а теперь вырвалась на свободу, — серьезно объяснил Эйрел. — Хорошо, что она нашла выход, а не превратилась в отчаяние. Какое-то время я этого боялся.

— Да. Ты заметил, что после последней операции он стал меньше болтать? Сначала я обрадовалась… Но тебе не кажется, что он становится немым? Я даже не знала, что тот морозильный элемент можно разобрать. Немой инженер…

— Мне кажется… э-э… двигательные и речевые способности в конце концов уравновесятся. Если он останется жив.

— Нас, взрослых, так много, а он один. Казалось бы, мы должны за ним поспевать. Почему же у меня такое чувство, что на его стороне численное превосходство и мы окружены? — Они поднялись на вершину холма. Внизу, в ложбине, виднелся конный завод графа Петера — пять зданий, выкрашенных красным, огороженные загоны, пастбища, засеянные сочной травой, вывезенной со Старой Земли. Сержант Ботари опередил их — он уже выходил из одного здания, направляясь в другое. До них донесся его зычный крик, чуть приглушенный расстоянием:

— Лорд Майлз?!

— О Боже, только бы он не вспугнул лошадей, — сказала Корделия. — Надеюсь, на этот раз обойдется без скандала — хотя бы потому, что Майлз наконец ходит.

— Вчера за ужином он был предельно вежлив, — с надеждой заметил Эйрел.

— Вчера за ужином я вела себя вежливо, — пожала плечами Корделия. — А он чуть ли не обвинил меня в том, что я морю голодом твоего сына, и поэтому, мол, он так и останется карликом. Я что, виновата, что мальчишка предпочитает ковыряться в тарелке? А пичкать его гормоном роста я все-таки побаиваюсь. Вааген настолько туманно высказался относительно того, как это может повлиять на прочность костей…

Эйрел грустно улыбнулся.

— По-моему, диалог с горошинами, подбиравшимися к рогалику, чтобы взять его в осаду и заставить сдаться, был просто гениальным. Так и видишь их императорскими солдатиками в зеленых мундирах.

— Да, а от тебя вообще помощи никакой, сидел и смеялся, вместо того, чтобы заставить его есть, как положено отцу.

— Я не смеялся.

— У тебя глаза смеялись. И он это видел. Веревки из тебя вьет.