Андрей Столяров - Наступает мезозой

– А ты боишься меня потерять?

– Конечно, – ответил Блоссоп.

– Так я тебе нравлюсь?

– Не сомневайся…

Лида мягко вздохнула и затянулась дымящейся сигаретой.

Эпизод с литератором забывался.

– Всех-то ты знаешь, – томно сказала она.

Лида лежала в ванной, пахнущей сосновым экстрактом и, расслабившись от горячей воды, размышляла о том, какая она все же счастливая. Первый раз за границей, и все складывается пока на редкость удачно. Тьфу-тьфу-тьфу, разумеется, чтобы не сглазить. А ведь страхов, страхов-то сколько было. И как сложатся отношения с зарубежными поставщиками: не нагреют ли, не воспользуются ли её некоторой неопытностью. И как будет она там одна: совершенно чужая страна, незнакомые правила поведения. И как станет она объясняться на своем не опробованном английском. Это все же вам не дикторы «Би-би-си». Иностранцы – как будто с кашей во рту, «бу-бу-бу», ни одного знакомого слова. И ведь чуть было именно так и не вышло. Она вспомнила свою первую удушающую немоту, когда, только что прилетев, попыталась объясниться в гостинице. И дежурные фразы вроде бы зазубрила, и прорепетировала ответы, которые могла получить, кажется, предусмотрела решительно все, а вот стоило вежливому портье промурлыкать невнятное предложение сквозь улыбку и домашние заготовки немедленно вылетели из головы. Замычала в ответ, как овца, отбившаяся от стада. Отупение, ужас, столбняк, хорошо, что никто не видел. Тем не менее, как-то все обошлось – успокоилась, показала что-то на пальцах, что-то и без всякого перевода было понятно – закрутилось, начало цепляться одно за другое, раз – и выскочила связная живая картинка. И партнеры оказались приветливыми порядочными людьми: документы она подписала согласно намеченным разработкам. И чужая страна через пару дней уже выглядела, как какая-нибудь заезженная Прибалтика. И отличия быта, как выяснилось, не обременяли: что там быт, не так уж сильно и отличается. А английский её оказался и вовсе на высоте. Было даже приятно смотреть, как скучал без работы заказанный переводчик. Дважды сунулся было со своими поправками, а потом благодарно отстранился, затих, иногда лишь подсказывал что-нибудь из сленговых оборотов. Впрочем, переводчик после обеда куда-то исчез. А сама она к концу первого дня даже как-то забыла, что говорит по-английски. Вероятно, созрели плоды напряженных занятий: два часа ежедневно, три цикла разговорного языка. Непонятно, как она это все выдержала. Зато и результат налицо. Если вкалывать, то результат всегда проявляется.

Было только одно небольшое облачко на небосклоне. Лида медленно прикрыла глаза и сейчас же увидела светлый стерильный офис, окрашенный в голубое, странные, скрюченные растения по углам, длинный стол, на котором распластана документация. Слева от неё находится один из менеджеров: состоящий будто из сохлых рыбьих костей, а напротив – директор, который оскалил лошадиные зубы. И ещё два эксперта сидят по бокам от него. И похожи они на извлеченные из раскопок скелеты: чисто-белые, с отшкуренными песком суставами. И все это сборище движется, точно разыгрывая спектакль – очень нудное, тягостное, знакомое представление, и все реплики в этом спектакле давно известны, и никто из присутствующих ими не озабочен. Они словно выполняют некий загадочный ритуал, смысл которого уже давно безнадежно утрачен. Но при этом и сами не чувствуют нелепости происходящего. Вот, что ей вдруг почудилось пару раз. И, однако, ощущение это было настолько призрачное, что сейчас, когда все дела были успешно завершены, погрузившись в горячую ванну и наслаждаясь ароматом хвои, Лида лишь мимоходом скользнула по неприятному воспоминанию. Это ведь представляло собой не более, чем ощущение. К ощущениям следует, вероятно, прислушиваться, но не следует им потакать. Как-никак она – современная деловая женщина.

Хватит, проехали.

Она открыла глаза и в блаженной расслабленности скользнула взглядом по выступам в черном кафеле: стадо баночек, кремы, тюбики с растиранием. Непонятно зачем это требуется и для чего. Тем не менее, разумеется, – взять с собой. Верка сдохнет от зависти, надо будет ей обязательно что-нибудь подарить. Ладно, утром на сборы времени хватит. Теперь – Блоссоп. Она снова зажмурилась и потянула в себя легкий запах смолы. Вода была жаркая и какая-то невесомая, и такая же невесомость пропитывала организм, и казалось, рождались из этой невесомости новые силы. Так что – Блоссоп? Очаровывает, приятен, воспитание и манеры такие, что даже не по себе. Вежлив, сдержан, внимателен. И присутствуют, вместе с тем, настораживающие штришки. Например, само его имя – Блоссоп. Просто имя, и более – ничего. И на черной визитке, которую он подарил в первый же день, тоже, траурным серебром – просто Блоссоп. И далее – адрес мелкими буквами.

Впрочем, это ещё ничего не значит.

Она вспомнила, как они с Блоссопом познакомились. Жаркий солнечный полдень и фигура, легко склонившаяся над ней. Мадам кого-нибудь ищет? Нет, я просто рассматриваю окрестности. Разрешите вам посоветовать пройти в левую часть террасы… И прохлада, которая, казалось, от него исходила. Удивительно: жаркий день и прохлада. И к тому же, великолепное знание языка. Будто русский, абсолютно никакого акцента. Никакой деревянной правильности, свойственной иностранцам. Говорит, что он несколько лет жил в Москве. Может быть, но одним проживанием такого языка не получишь. Тут заложен громадный систематический труд. Лида неожиданно сообразила, что и Марко, который к ним подходил, тоже, кажется, изъяснялся по-русски. Или все-таки по-английски? Почему-то она не могла досконально восстановить. Впрочем, какая разница. Марко, Блоссоп. Завтра она улетает.

Лида медленно повернулась, предвкушая нынешнее удовольствие. Сначала струнный концерт – фраки, длинные вечерние платья, а затем, по-видимому, прогулка по набережной – Блоссоп тихо рассказывает про встречных, кто есть кто, и, конечно, – ужин в одном из множества ресторанчиков: тихо играет оркестр, мерно плещутся волны, разламывающиеся о скалы. Вероятно, следовало бы пойти в «Капитолий». Ну а завершить этот вечер можно и у нее. Если будет, конечно, желание и достаточно сил. Так что – Блоссоп и Блоссоп. К Блоссопу у неё никаких претензий.

Зашумел легкий душ, и зашуршали по воде мелкие капли. Лида со вздохом села. Через двадцать минут она спустилась в широкий каменный вестибюль, крупнопористая облицовка которого поддерживала микроклимат. Удручающая жара, во всяком случае, не ощущалась. Двери были распахнуты, и багровело на мраморе пола закатное солнце. Орхидеи, разбросанные по стене, казалось, насторожились. Блоссопа в вестибюле не было. Лида почувствовала некоторую досаду. Что он в самом деле опаздывает. Вот тебе и джентльмен. Она полистала журналы, раскиданные по столику, посмотрела на солнце, от которого протянулась по морю кровавая полоса, выкурила зеленую тонкую сигарету, хотя курить совсем не хотелось, и, наконец, когда досада уже начала закипать, подошла к сидящему за стойкой портье – разумеется, тут же привставшему и озарившемуся дежурной улыбкой: