Роберт Силверберг - Лучше воздержаться

— Может быть, пусть все-таки решает обезьяна? — предложил Хоскинс.

Доктор Торгессон включил крошку Ролло, и черный сморщенный пальчик неуверенно потянулся к машинке. Хоскинс и Марми одновременно подались вперед, их головы мягко соприкоснулись над тельцем размышляющего крошки Ролло. Машинка отстукала букву «н».

— «Н», — подбодрил Марми, кивая.

— «Н», — согласился Хоскинс.

Машинка пробила «а», затем продолжала в более быстром темпе: «…чнут действовать стелни ждал в беспомощном ужасе что сейчас откроются шлюзовые камеры и неумолимо появятся облаченные в скафандры ларусы».

— Слово в слово, — восхищенно проговорил Марми.

— Да, у него, безусловно, ваш слащавый стиль.

— Читателям он нравится.

— Только потому, что их среднее умственное развитие… — Хоскинс умолк.

— Продолжайте, продолжайте, — подбодрил Марми. — Говорите уж. Скажите, что коэффициент их умственного развития на уровне двенадцатилетнего ребенка, и я процитирую вас во всех научно-фантастических журналах нашей страны. Скажите, ну!

— Джентльмены, — встревожился Торгессон. — Джентльмены. Вы мешаете крошке Ролло.

Они повернулись к машинке, которая по-прежнему размеренно отстукивала: «…звезды кружили по своим орбитам а чувствительное нутро землянина упорно подсказывало стелни что корабль вращается стоя на одном месте».

Каретка откатилась назад, чтобы начать новую строку. Марми затаил дыхание. Если что-то и произойдет, то именно сейчас.

И обезьяна, протянув палец, отстукала «х».

— Знак сноски! — завопил Хоскинс. А Марми пробормотал:

— Звездочка…

— Звездочка?! — удивился Торгессон. Последовала строчка еще из девяти звездочек.

— Все, братец, — сказал Хоскинс. Он быстро объяснил вытаращившему глаза Торгессону: — У Марми такая привычка — пробивать строчку из звездочек, когда он хочет указать на радикальное изменение места действия. А радикальное изменение места действия — именно то, чего я от него добивался.

Машинка начала новый абзац: «внутри корабля…»

— Отключите его, профессор, — попросил Марми. Хоскинс потирал руки от удовольствия.

— Когда я получу переработанный вариант, Марми?

— Какой вариант? — холодно спросил тот.

— Обезьяний. Сами же говорили…

— Да, говорил. Для этого я и привел вас сюда. Этот крошка Ролло, он — машина, холодная, бесчувственная логическая машина.

— Ну и что?

— А то, что хороший писатель — не машина. Он пишет не умом, а сердцем. Сердцем. — Марми несколько раз стукнул себя в грудь. Хоскинс застонал.

— Что вы со мной делаете, Марми? Если вы опять заведете свою песню о душе и сердце писателя, я просто не выдержу, меня вырвет прямо здесь, сию же минуту. Давайте придерживаться обычной формулы: «Ради денег я напишу что угодно».

— Одну минуту, — сказал Марми. — Послушайте. Крошка Ролло поправил Шекспира. Вы сами указали на это. Крошка Ролло хотел, чтобы Шекспир сказал: «против роя смут». И он был прав с его машинной точки зрения. «На море смут» в данных обстоятельствах выступает как смешанная метафора. А вам не кажется, что Шекспир тоже это знал? Шекспир просто знал, когда нарушить правила, вот и все. Крошка Ролло — машина, которая правил нарушать не может, А хороший писатель может и должен. «Море смут» производит большее впечатление, в этом есть некая раскатистость, мощь. А то, что метафора смешанная, — пустяки, черт с ним.

Далее. Велев мне сменить место действия, вы руководствовались механическим правилом для поддержания напряженности повествования, поэтому, разумеется, крошка Ролло согласен с вами. Но я-то знаю, что обязан нарушить правила, чтобы не снизить глубокого эмоционального воздействия концовки, какой я ее вижу. В противном случае у меня получается механическая продукция, которую в состоянии выдать и компьютер.

— Но ведь… — начал было Хоскинс.

— Давайте, голосуйте за механическое! Скажите еще, что мечтаете стать таким редактором, как крошка Ролло!

— Ладно, Марми, — с дрожью в голосе сказал Хоскинс, — я возьму рассказ в его нынешнем виде. Нет, не давайте его мне, пришлите почтой. Пойду поищу бар, если вы не против.

Он нахлобучил шляпу и повернулся, готовый уйти. Торгессон крикнул ему вслед:

— Пожалуйста, никому не рассказывайте о крошке Ролло!

Из-за хлопнувшей двери донеслось в ответ:

— Вы что, думаете, я сошел с ума? Удостоверившись, что Хоскинс ушел, Марми довольно потер руки.

— Великая вещь мозги, — сказал он и до упора вдавил палец в висок. — С каким удовольствием я продал этот рассказ, профессор. Эта сделка стоит всех предыдущих, вместе взятых.

Он весело плюхнулся в ближайшее кресло. Торгессон посадил крошку Ролло себе на плечо.

— И все же, Мармадъюк, — мягко спросил он, — как бы вы поступили, если б крошка Ролло напечатал вместо своей версии вашу?

По лицу Марми пробежала грустная тень.

— Черт возьми, — сказал он, — как раз этого я от него и ждал.

Издалека он мог разглядеть только богатые меха, потом, когда женщина подошла ближе, светлые волосы, сохраняющие аккуратность прически несмотря на сильный ветер. Чуть позже он заметил переливы драгоценностей на шее и блеск золота на руках. Затем увидел ее лицо. Он определенно не знал эту женщину, но лицо казалось смутно знакомым, как будто бы он видел кого-то похожего во сне или очень-очень давно.

Затаившись в глубокий тени кустарника, Пурви ждал, когда она приблизится.

Из своего укрытия ему хорошо было видно освещенный вход в этот маленький парк и участок улицы за оградой. Странно, что он не заметил женщину, когда та входила, но, возможно, это объясняется тем, что, пытаясь успокоить нервы, он просто выпил лишнего. За двадцать лет практики мошеннические операции и вымогательство не принесли богатства; более того, сейчас он оказался совсем на мели и вынужден был прибегнуть к самому банальному ограблению.

Глубоко вздохнув, Пурви достал из кармана пистолет и выпрыгнул на дорогу.

— Молчать! — приказал он женщине. — Сумочку сюда! Быстро! И побрякушки!

Глядя ей в лицо, он пытался определить, послушается ли она сразу или поднимет крик. В тусклом освещении Пурви вдруг заметил что-то неестественное, неправильное в ее красивом лице. Левая рука его непроизвольно взлетела к губам, и он шагнул назад, поднимая пистолет.

Женщина как бы осела, словно растворяясь в воздухе, и через секунду исчезла. Вместо нее у ног Пурви осталось какое-то жуткое существо. С паническим криком он обернулся, собираясь бежать… Но было уже поздно.