Уолтер Миллер - Песнь для Лейбовица. Часть 1

— А эта женщина? Она оказалась Эмили Лейбовиц?

Агуэрра улыбнулся:

— Как мы можем это доказать? Не знаю. Полагаю, что Эмили, но, может быть, принимаю желаемое за действительное. Подождем, вдруг еще что-нибудь откопаем. У противной стороны тоже будут свои свидетели, и я не могу делать скоропалительных выводов.

Несмотря на разочарование, Агуэрра продолжал разговаривать с Френсисом вполне дружески. Он провел на раскопках десять дней, а потом отбыл обратно в Новый Рим, оставив двух помощников руководить поисками. В день отъезда протонотарий навестил Френсиса в комнате переписчиков.

— Я слышал, вы работаете над произведением, которое призвано увековечить найденную вами реликвию. Очень хотелось бы взглянуть.

Монах залепетал, что там нет ничего особенного, однако упрашивать себя не заставил и тут же принес сверток, пальцы его дрожали от волнения. Не без удовольствия Френсис отметил, что брат Джерис, нервно кривясь, наблюдает за происходящим.

Монсеньор долго смотрел, не раскрывая рта. Потом воскликнул:

— Потрясающе! Какие дивные цвета! Прекрасно, просто прекрасно! Непременно завершите сей труд, брат!

Френсис посмотрел на брата Джериса и вопросительно улыбнулся. Старший переписчик отвернулся, шею его залило краской. А на следующий день Френсис разложил на столе свои перья, краски, листки позолоты и возобновил работу над схемой.

Через несколько месяцев после отъезда монсеньора Агуэрры в монастырь прибыл из Нового Рима еще один ослиный караван: там были секретари, писцы и вооруженная охрана для защиты от разбойников, мутантов и якобы объявившихся в пустыне драконов. На сей раз караваном руководил монсеньор, носивший маленькие рожки и острые когти, — так показалось монахам. Он объявил, что ему поручено собирать сведения, препятствующие канонизации Блаженного Лейбовица. Он приехал произвести расследование, а возможно, намекнул гость, и найти виновных, как получилось, что в монастыре зародились некие невероятные и безумные слухи, к сожалению, достигшие даже врат Нового Рима. Монсеньор дал понять, что в отличие от предшествующего визитера не склонен выслушивать всякий романтический бред.

Настоятель встретил гостя вежливо и отвел ему келью с железной койкой, выходящую на южную сторону. Правда, извинился за неудобства: к несчастью, покои для почетных гостей закрыты после вспышки чумы. Монсеньор пользовался собственной прислугой, а питался в трапезной со всеми монахами, вкушая кашу и травы, — охотники рассказывали, что все перепелки и кактусовые курочки, как назло, куда-то запропастились.

На сей раз настоятель не стал предупреждать Френсиса, чтобы тот не давал воли воображению. Пусть бы попробовал. Адвокат Диавола не склонен относиться с доверием даже к несомненной истине, он обязан прежде пощупать ее и засунуть персты в ее зияющие раны.

Оказавшись наедине с Френсисом, монсеньор Флаут впился в монаха весьма зловещим — так, во всяком случае, показалось последнему — взглядом.

— Я слышал, что ты частенько бухаешься в обмороки. Кто-нибудь из твоих предков болел падучей? Страдал безумием? Мутанты в роду есть?

— Нет, ваше превосходительство.

— Я тебе не «превосходительство»! — рявкнул священник. — И я сумею выколотить из тебя правду, уж будь уверен!

Слова были сказаны тоном хирурга, — мол, потребуется очень несложная операция — так, ничего особенного, просто маленькая ампутация.

— Известно ли тебе, что бумаги можно состарить искусственным путем?

Брату Френсису это известно не было.

— Известно ли тебе, что в найденных тобой бумагах имя «Эмили» не упомянуто?

— Да, но… — Френсис запнулся, не решаясь продолжать.

— Там написано «Эм», верно? Может быть, Эм — уменьшительное от Эмили…

— Я… я так и подумал, мессир.

— …А может быть, и от Эммы. Последнее, между прочим, там как раз упоминается!

Френсис молчал.

— Ну что ты на это скажешь?

— На что, мессир?

— Неважно. Просто хочу, чтоб ты знал: у нас есть доказательства, показывающие, что «Эм» — это Эмма. А Эмили Эммой не называют. Так или нет?

— Я не думал об этом, мессир, однако…

— Что «однако»?

— Ведь бывает, что муж с женой называют друг друга, как им больше нравится?

— Ты что, шутить со мной вздумал?!

— Нет, мессир.

— А ну, говори правду! Как ты нашел убежище и что это за бред про какое-то видение, якобы явившееся тебе?

Брат Френсис попробовал объяснить, как было дело, но адвокат Диавола то и дело прерывал его саркастическим хмыканьем и ехидными вопросами. Когда же монах закончил, монсеньор не оставил от его рассказа камня на камне; Френсис даже усомнился, видел ли он на самом деле старика. Может, тот и вправду ему примерещился?

Допрос велся жестко, но Френсис испытывал куда меньше страха, чем при разговоре с настоятелем. В конце концов, адвокат Диавола потерзает-потерзает да и отпустит. Настоятель же был пожизненным господином над монахом, вечным надсмотрщиком за его душой; Аркос мог карать за один проступок долгие годы подряд.

Увидев, как держится допрашиваемый под градом вопросов, монсеньор Флаут решил поумерить пыл — слишком уж незамысловатой оказалась рассказанная история.

— Что ж, брат, если ты поведал мне все и готов подтвердить свой рассказ, ты, видимо, вообще нам не понадобишься. Не уверен, что это правда, но пусть так — история твоя чересчур обыденна и даже глупа. Ты это понимаешь?

— Я и сам всегда так думал, мессир, — вздохнул брат Френсис, много лет тщетно пытавшийся приуменьшить значение встречи с паломником.

— Почему бы тебе наконец не объявить об этом публично? — резко спросил Флаут.

— Я всегда говорил: по-моему, это был, скорее всего, обычный старик.

Монсеньор прикрыл глаза рукой и тяжело вздохнул. Он знал из опыта, что допрашивать неуверенного свидетеля — дело гиблое.

Прежде чем уехать из монастыря, адвокат Диавола, как и его предшественик, заглянул к переписчикам и попросил показать разукрашенную копию синьки Лейбовица («этой невразумительной абракадабры», выразился он). На этот раз руки Френсиса дрожали не от волнения, а от ужаса — неужели ему вновь придется отложить свой труд?

Монсеньор Флаут надолго умолк. Трижды сглотнул слюну в полной тишине. Потом, взяв себя в руки, кивнул.

— Воображение у тебя живое, — признал он. — Но это нам и без того известно. — Монсеньор помолчал еще и спросил: — Давно работаешь над ней?

— Шесть лет, мессир. С перерывами.

— Еще столько же понадобится, никак не меньше.