Евгений Ничипурук - Двое

– Что сказал врач? – спросила вечером его жена.

– Есть улучшения, – соврал Марк.

– Что показало исследование? – вечером спросил муж Адель.

– Я скоро умру, – честно ответила она, зная все наперед без каких-либо исследований.

Она тогда встала из-за стола и пошла на кухню. Достала с верхней полки припрятанные сигареты. И впервые за три года закурила. Она не понимала ничего в этой жизни. Она смотрела на свое отражение в слепом, похожем на гладь осеннего пруда окне, и не понимала ничего. Ни про себя, ни про Божьи планы. Или Бога нет? Может все цепь случайных событий? И вот Кубик Рубика собрался так, что два фиолетовых квадратика оказались рядом, в том месте, где им обоим никогда по идее не быть? А может это подарок? Судьба? А? Может знак? Что если, наоборот, Бог милостив и напоследок дает им шанс хотя бы чуть-чуть пожить в любви… Хотя… Может быть, это все – банальное следствие лекарств. Неустойчивая психика, гормональный стресс. Да тогда она, пожалуй, сейчас способна влюбиться в кого угодно. Достаточно лишь открытой улыбки и решительного мужского взгляда. Наверное всего-таки второе. Это все медикаменты. Точно.

Она выкурила сигарету и пошла в спальню. Заснуть не получалось и проворочавшись всю ночь, она также не давала спать мужу, который, в конце концов, уполз на диван в гостиной. Так даже лучше. Он мешал ей думать о нем.

На следующий день она все же решилась позвонить. И когда уже набирала его номер, от него пришло сообщение. Он писал, что ночью так и не заснул. Долго думал, и все же решил, что им необходимо увидеться. Просто так. Чтобы кое-что друг про друга понять.

Понять кое-что… Ха… Да все и так было ясно. С самого начала. Это же золотая молния, черт побери. Разряд которой прошиб их еще тогда – в больничной очереди.

Теперь, спустя месяц и пять ни на что не похожих встреч, секретных, волнительных, параноидальных, сумасшедших, опасных, нежных, горячих, опустощающих, в разных отелях, теперь они лежат без сил поперек огромной двуспальной кровати, путаются в скомканных одеялах и задыхаются от чувств и непонимания: «КАК ЖИТЬ ДАЛЬШЕ, ЕСЛИ НЕ ОСТАЛОСЬ НИ ФИГА ЖИТЬ!?» Их осушает скользкая, ползающая по внутренностям вина, они пропитаны грехом и грязью, на них горит печать предательства, они готовы к приговору, к смерти, к аду – ко всему. Потому что никогда они не были так счастливы.

– Это ужасно, – говорит она. В ее глазах застыли кристаллики соли.

– Что ужасно? Любовь моя…

– Ужасно, что я встретила тебя сейчас, а не раньше. Ужасно, что вышла замуж не по любви. Не знала что такое любовь… Ведь все, что было до тебя, все пыль… Ужасно, что сейчас я не чувствую ничего к нему… Он добрый, хороший, но я ничего не чувствую… Ужасно, что я не могу все бросить и уйти к тебе… И хотя бы три недели быть по-настоящему счастливой… Не могу… Это слишком… Слишком для него. Он этого не заслужил. Все так плохо… И так прекрасно на удивление. Если смотреть вблизи, то не видно ничего плохого. Все эти бесчисленные «ужасно» вырастают лишь при взгляде на расстоянии.

– Тогда не отходи от меня ни на шаг. Путь все будет прекрасно. Хотя бы пока мы здесь. Вдвоем.

Он встал с кровати и прошлепал ногами к холодильнику. Из открытой дверцы ударил низкий свет. На его согнутой сухой спине выступили шипы позвоночника. За последний месяц он похудел почти на пять килограммов. Он мало спал, и почти ничего не ел. Зато пил тонны препаратов, что назначили ему учтивые немецкие врачи в хрустящих белоснежных халатах.

– Дай посмотреть, что тебе прописали, – попросила она на их первой встрече.

Он долго копался в сумке, потом достал пластиковые бутылочки и пузырьки с капсулами.

– Вот это бромокриптин, а это перголид. По большому счету, так… агонисты дофаминовых рецепторов… фигня полная, но лучше не злоупотреблять из-за возможных галлюцинаций и тошноты… А вот левопода – другое дело, видимо, врач считает ее панацеей… А вот это содержит силегелин, это такое сильное вещество, типа эфедрина, его обычно прописывают вместе с левоподой, он ускоряет наступление ее эффекта и продлевает длительность… – говорила она деловито, разглядывая его лекарства. Она с детства мечтала стать врачом, так что всегда обожала читать инструкции и легко запоминала все, что было связано с медициной. А потому ей не нужно было долго объяснять ничего ни про нее саму, ни про него. Ей достаточно было узнать диагноз.

– Они тебе говорят, что это должно помочь? – грустно спросила она.

– Мне кажется, они просто выписали это все, лишь потому что должны ведь что-то выписать… Хотя мне приятно думать, что вся эта чертовщина не только сажает мою печень, но и замедляет болезнь, – ответил он.

…Дверца холодильника закрылась и комнату опять накрыл приятный полумрак. Марк замер с бутылкой шампанского в руке. Пробка выдавилась с сухим хлопком и безболезненным шипением, которое, чуть-чуть поднявшись вверх пузырьками, так и не перевалило через горлышко. Он разлил шампанское по бокалам и они долго сидели молча друг напротив друга, подобрав под себя подушки. Он по-турецки, а она поджав под себя ноги. Так она казалась выше его. Марк смотрел на нее из-под бровей, пытаясь запомнить малейшие детали ее лица, все ее морщинки и лучики, длину ресниц, линии губ, родинки на щеке. Он скользил взглядом ниже: родинка на левом плече, на животе. Он понимал, вот-вот они расстанутся, и он увидит ее только через неделю, а может уже никогда.

– Самое удивительное, мы ведь почти не знаем друг друга… Но вроде как и знаем лучше, чем кто-либо кого-либо. Или это только кажется? – прошептал он, глядя на нее совсем по-мальчишески, слегка наморщив лоб, скривив уголки губ в трогательной полупросящей улыбке.

– Не кажется… – отвечала она, давно уже убедившаяся в их поразительной схожести. Казалось бы, что ее могло связать с этим странным человеком-колотушкой? Но нет… «Золотая молния» обладал всем, о чем она только могла мечтать, выбирая себе идеального мужчину. Он был храбр и добр, он был спокоен, внутри него было так много огня, он любил музыку, книги… Он мог рассказать ей об истории Древнего Рима, а она могла поведать ему обо всех тонкостях экономики.

Когда Марк решил заняться профессиональным боксом, его мать настояла, чтобы он не забрасывал образование, и потому он был чуть ли не единственным в истории профессионального бокса известным бойцом, закончившим философский факультет. Впрочем, это образование «ни о чем». Сейчас, когда карьера позади, и впереди маячит психушка и жизнь, долгая, бессмысленная, овощем на больничной грядке под присмотром санитаров, образование кажется еще более бестолковым. Толку от него ноль, разве что развлечь ЕЕ. Или поддержать разговор… Или выиграть спор, не пустив в ход кулаки…