Кир Булычев - Операция «Гадюка»

Дверь в подвал была отперта и приоткрыта.

Пройдя через служебные помещения, ничем не выдававшие специфики этого подземелья, мы оказались в лаборатории.

Лаборатория была умеренно запущена.

В шкафу висели защитные комбинезоны.

Во мне росла тревога.

— Все неладно, — сказал я.

— Тогда быстро одеваемся, — предложил генерал.

Он снял с креплений самый большой комбинезон и влез в него. Я последовал его примеру. Но закрывать забрало шлема не стал.

— Бахилы надевать? — спросил я.

— Обязательно.

Мы потеряли еще минуту. Тревога во мне все росла, даже под ложечкой дергалась тоска.

— Скорее, — попросил я дядю Мишу.

— Сэкономишь минуту — потеряешь жизнь. — Он почти не шутил.

Мы пошли дальше.

К счастью, все двери на нашем пути были открыты.

Даже дверь в хранилище — достаточно скромное помещение с массивными стеллажами, на которых лежали различного вида баллоны. Самые большие, похожие на сардельки почти метровой длины, лежали на нижней полке. Одно место пустовало. Может быть, оно всегда пустовало, а может быть, именно этот баллон они и взяли.

Из хранилища двери вели дальше. В одну мы вошли, другая была закрыта. Дядя Миша потрогал рукоять двери — ничего не вышло. Он постучал в дверь.

И когда я уже хотел сказать, что он зря тратит время, изнутри послышался стук.

Нам ответили.

Дядя Миша склонил голову набок, будто надеялся прочесть в стуке азбуку Морзе.

Ничего не прочел, но вдруг спросил меня:

— Эта девушка… она пошла к станции?

— Наверное, к автобусной остановке.

— Ты ничего не почувствовал?

— Ровным счетом ничего, кроме возбужденных чувств.

— Дураки, — сказал дядя Миша. — Надо ее задержать.

Изнутри стучали. Даже молотили в дверь.

На двери было колесо, как в подводной лодке.

Я попробовал его, штурвал начал поворачиваться.

— А теперь погоди, — велел дядя Миша.

Он быстро прошел назад, закрыл дверь в лабораторию.

— Не надо рисковать, — сказал он. — Ты чего перчатки не надел? Они в верхнем кармане костюма. И забрало опусти.

Пока я надевал перчатки, он несколько раз повернул колесо.

От его напора дверь отворилась.

В отворившуюся дверь ввалился пожилой человек с бородкой клинышком. Как дедушка Калинин.

Он попытался сбить нас с ног и убежать.

— Погодите, — сказал ему дядя Миша. — Всему свое время.

Я окинул взглядом относительно небольшой подвал, в углу которого пол уходил полого вниз, к крупной решетке — метр на метр. На решетке лежал баллон красного цвета. На боку его было отверстие, и из него выливалась на прутья решетки маслянистая коричневая жидкость, похожая на плохого качества олифу.

Возле баллона, сложив на груди руки и не обращая на нас внимания, стоял человек в защитном, как у нас, комбинезоне, словно Наполеон, наблюдающий с холма за битвой при Ватерлоо.

Наконец, третьим человеком там оказался Егор.

Он стоял, прижавшись спиной к стене. Егор был напуган, но старался не подавать виду, как человек, услышавший плохой диагноз, но помнящий, что на него смотрит хорошенькая медсестра.

Болт, которым завинчивалось отверстие в баллоне, валялся на полу.

Первым делом дядя Миша подобрал болт и завинтил отверстие, прервав поток жидкости.

— Поздно, — сказал человек в комбинезоне. — Все уже свершилось.

— И что же свершилось? — спросил дядя Миша.

— Земля погибла.

— Сомневаюсь, — сказал дядя Миша, — и это ваше заявление требует проверки.

Затем дядя Миша обернулся к Егору и сказал:

— А ты чего здесь стоишь, студент?

— А что?

Егору хотелось кинуться ко мне в объятия, я всей шкурой это чувствовал, но он понимал, что положение настолько серьезно, что пока лучше постоять на месте.

— Немедленно выходи в лабораторию.

— В лабораторию?

— В следующее помещение.

Егор послушно вышел из моечной.

— Вы кто? — спросил дядя Миша у человека в комбинезоне.

— А вы?

— Его фамилия Лядов, — сказал из лаборатории Егор. — Он здесь раньше работал. Он убил коменданта.

— Ах, чепуха, — ответил Лядов. — Я фантом в мире мертвецов. Я не существую. Вы, кажется, тоже.

— Ваша гадость испаряется? — спросил дядя Миша.

— Мой тигренок слабо испаряется, но концентрация его в комнате такая, что вы все существуете в облаке. В смертельном облаке.

— Он не врет, — сказал я. — Эта штука испаряется.

— Почему все они живы? — спросил генерал.

— Потому что они помрут через шесть часов. Включая эту сучку.

— Кого?

— Убийцу, которую притащил с собой этот мальчик, — сказал Лядов. — Вашу агентшу.

— Ну да, конечно, — послушно согласился дядя Миша, к моему вящему удивлению.

— Если я до нее доберусь, — продолжал Лядов, — я ей покажу.

— Куда ведет слив? — спросил дядя Миша.

— Прямо в речку, — сообщил Лядов.

Он вел себя как террорист, выполнивший долг — убивший премьера.

— Не врет, — сказал я.

Вдруг Лядова прорвало:

— Да скажите вы вашему детектору на кривых ножках, что я никогда не вру!

Почему он решил, что у меня кривые ноги, — ума не приложу, никогда раньше меня в этом не подозревали.

— А теперь, — сказал дядя Миша, — все покидают это помещение. Я повторяю: все!

И тут я не отказал себе в удовольствии.

Я схватил Лядова за рукав и потащил к выходу. Он вяло сопротивлялся и заработал от меня подзатыльник, что, конечно, не так чувствительно, если у тебя на голове пластиковый шлем, но всегда обидно.

Дядя Миша закрыл дверь, повернул колесо.

Меня смущало его спокойствие. Словно Земля сейчас не была на пороге гибели.

Где-то щелкают часы — на экране появляются красные цифры: до взрыва шесть минут, до взрыва пять минут сорок секунд…

— А этого зовут Майоранский, — сказал Егор, который поджидал нас в лаборатории. — Это страшный убийца, хуже любого Менгеле, хуже Гитлера. Он испытывал смертельные яды на живых советских людях.

— Я выполнял долг, я боролся с мировым империализмом…

— Ага, — согласился дядя Миша. — Такие опаснее всего.

Лядов спросил:

— А где эта баба?

— Поймаем, — спокойно ответил дядя Миша.

— Я ничего не понимаю, — сказал Егор. — Это же Верка-снайпер.