Герберт Уэллс - Остров доктора Моро (пер. Быкова)

— Кто тамъ? — спросилъ я хриплымъ шопотомъ.

— Я, господинъ!

— Кто вы?

— Они говорятъ, что теперь нѣтъ господина. Но я знаю, знаю. «О, ты, который ходишь въ море». Я бросалъ въ волны тѣла убитыхъ тобою. Я — твой рабъ, господинъ!

— Тотъ ли ты, котораго мнѣ пришлось встрѣтить на берегу?

— Тотъ, господинъ!

Очевидно, можно было довѣриться этому животному, такъ какъ, если-бы оно было злое, то могло напасть на меня во время сна.

— Хорошо! — сказалъ я, позволяя ему лизать мою руку.

— Гдѣ другіе? — полюбопытствовалъ я.

— Они возбуждены, безразсудны! — говорилъ Человѣкъ-Собака. — Теперь они тамъ совѣщаются. Она говорятъ, что Господинъ умеръ, Второй съ плетью также. умеръ, Третій, который уходилъ въ море, такой же, какъ и мы. У насъ нѣтъ ни господина, ни плетей, ни дома страданій. Это конецъ. Мы любимъ Законъ и сохранимъ его, но не будетъ никогда ни господина, ни плетей. Вотъ, что они говорятъ. Но я знаю, знаю…

Въ темнотѣ я протянулъ руку и сталъ ласкать голову Человѣка-Собаки.

— Скоро ты всѣхъ ихъ убьешь? — спросилъ Человѣкъ-Собака.

— Скоро;- отвѣчалъ я, — я ихъ всѣхъ убью немного погодя, когда сбудется кое-что!

— Тѣхъ, которыхъ господинъ захочетъ, тѣхъ убьетъ! — подтвердилъ Человѣкъ-Собака тономъ удовлетворенія.

— И чтобы число ихъ ошибокъ пополнилось, я рѣшилъ, чтобы они жили до тѣхъ поръ въ безуміи, пока придетъ время. Тогда они признаютъ во мнѣ господина!

— Воля господина хороша!

— Но есть одинъ, который совершилъ страшное преступленіе, его хочу убить, лишь только встрѣчу. Когда я тебѣ скажу: это онъ, то бросайся на него безъ колебаній. Теперь пойдемъ къ нимъ, которые собрались!

Была ночь, и оврагъ съ его гнилыми, удушливыми испареніями, былъ мраченъ, а далѣе, на зеленомъ, днемъ залитомъ солнечнымъ свѣтомъ откосѣ я увидѣлъ красноватое пламя костра, а вокругъ него волновалось нѣсколько комичныхъ фигуръ съ округленными плечами. Еще далѣе, за нами, поднимались стволы деревьевъ, образуя темную стѣну съ бахромою чернаго кружева верхнихъ вѣтвей. Луна показалась на краю откоса оврага, и на фонѣ ея сіянія поднимались столбомъ дары, выходящіе изъ фумароллъ острова.

— Ступай рядомъ со мной! — приказалъ я, собирая все свое мужество. Бокъ о бокъ мы спустились въ узкій проходъ, не обращая вниманія на темные силуэты, наблюдавшіе за нами.

Ни одинъ изъ тѣхъ, которые собрались у огня, не желали мнѣ поклониться. Большая часть оказывала явное равнодушіе. Мой взглядъ искалъ Гіену-Свинью, но ея тамъ не было.

Всѣхъ было около двадцати существъ. Всѣ они сидѣли на корточкахъ, смотрѣли на огонь и разговаривали между собой.

— Онъ умеръ, умеръ! Нашъ Господинъ умеръ! — говорилъ Человѣкъ-Обезьяна, находившійся направо отъ меня. — Домъ страданій… Нѣтъ дома страданій!

— Онъ не умеръ! — увѣрялъ я съ сильнымъ голосомъ. — Даже теперь онъ видитъ васъ!

Это ихъ удивило. Двадцать паръ глазъ смотрѣло на меня.

— Дома страданій больше не существуетъ, — продолжалъ я, — но онъ возстановится. Вы не можете видѣть властелина, между тѣмъ, даже въ эту минуту, онъ сверху смотритъ на васъ!

— Это правда! Это правда! — подтвердилъ, Человѣкъ-Собака.

Моя смѣлость поразила ихъ до изумленія. Животное можетъ быть свирѣпо и хитро, но лгать умѣетъ только одинъ человѣкъ.

— Человѣкъ съ повязанною рукою разсказываетъ странныя вещи! — произнесло одно чудовище.

— Говорю вамъ правду… Господинъ дома страданій скоро появится снова. Горе тому, кто нарушитъ Законъ!

Слушая мою рѣчь, звѣри съ любопытствомъ переглянулись. Съ притворнымъ равнодушіемъ я началъ безпечно рубить топорикомъ землю передъ собою и замѣтилъ, что они разсматривали глубокія полосы, которыя я дѣлалъ на дернѣ. Сатиръ выразилъ сомнѣніе по поводу сказаннаго мною. Еще кто-то среди изуродованныхъ животныхъ сдѣлалъ замѣчаніе, и вокругъ опять поднялся оживленный споръ. Съ каждой минутой я чувствовалъ себя болѣе увѣреннымъ въ моей настоящей безопасности. Я разговаривалъ теперь безъ всякаго напряженія въ голосѣ и безъ всякаго возбужденія, смущавшаго меня раньше. Въ одинъ часъ мнѣ дѣйствительно удалось убѣдить нѣкоторыхъ чудовищъ въ справедливости моихъ увѣреній, а другихъ привести въ смущеніе. Мнѣ нужно было остерегаться такимъ образомъ только моего врага Гіены-Свиньи, которая совершенно не показывалась. Только, когда луна стала опускаться, спорщики начали зѣвать, показывая свои разнообразные зубы, и удалялись къ берлогамъ оврага.

Такимъ образомъ начался самый долгій періодъ моего пребыванія на островѣ доктора Моро. Но съ этой ночи совершилось только одно значительное происшествіе среди безчисленнаго множества непріятныхъ впечатлѣній, постояннаго гнѣва и безпокойства, такъ что я предпочитаю не вести хроники событій этого промежутка времени, а разсказать только единственный случай въ продолженіе десяти мѣсяцевъ, которые я провелъ въ тѣсной связи съ этими наполовину укрощенными звѣрями. Я сохранилъ воспоминанія о многихъ вещахъ, которыя я могъ бы описать, но въ то же время охотно бы далъ на отсѣченіе мою правую руку, чтобы ихъ забыть. Но они не увеличили бы интереса моего разсказа. Когда я оглядываюсь на прошлое, мнѣ кажется страннымъ, какъ могъ я ужиться съ этими чудовищами, приноравливаться къ ихъ нравамъ и возстановлять ихъ довѣріе къ себѣ. Бывали иногда кое-какія ссоры, и я могъ бы еще показать слѣды клыковъ, но они скоро стали оказывать мнѣ должное почтеніе, благодаря моей способности бросать каменья — способности, которой у нихъ не было и ранамъ, наносимымъ моимъ топорикомъ. Вѣрная привязанность моего Человѣка-Собаки, Сенъ-Бернара, оказала мнѣ много огромныхъ услугъ. Я думаю, что ихъ наивная почтительность была основана, главнымъ образомъ, на возможности быть наказаннымъ острымъ оружіемъ. Могу даже сказать, надѣюсь безъ хвастовства, что я имѣлъ надъ ними нѣкоторое превосходство. Одному или двумъ изъ этихъ чудовищъ, во время различныхъ споровъ, я нанесъ довольно сильныя раны топоромъ, и они сохранили ко мнѣ непріязнь, ограничивавшуюся, однако, гримасами за моей спиной и то только на почтительномъ разстояніи, на которомъ были безвредны даже пули. Гіена-Свинья избѣгала меня. Неразлучный со мной Человѣкъ-Собака ненавидѣлъ ее и страшно боялся. Мнѣ кажется, это вытекало изъ глубокой привязанности этого животнаго ко мнѣ. Мнѣ скоро сдѣлалось ясно, что свирѣпое чудовище отвѣдало вкусъ крови и шло по слѣдамъ Человѣка-Леопарда. Оно сдѣлало себѣ берлогу гдѣ-то въ лѣсу и стало жить въ одиночествѣ. Однажды я рѣшился уговорить звѣрей полу-людей ее обойти, но не имѣлъ настолько сильнаго вліянія, чтобы принудитъ ихъ содѣйствовать моимъ желаніямъ. Много разъ я пробовалъ подойти къ ея берлогѣ и напасть на нее врасплохъ, но чувства ея были тонки, и она всегда видѣла меня или чуяла, и убѣгала. Сверхъ того, она своими засадами дѣлала опасными тропинки лѣса для меня, моихъ союзниковъ и Человѣка-Собаки, который неохотно удалялся отъ меня. Чудовища въ продолженіе перваго мѣсяца, а нѣкоторыя и больше, сохранили въ общемъ довольно много человѣческихъ свойствъ. Исключеніе представлялъ Человѣкъ-Собака, который за все время не измѣнился и сохранилъ ко мнѣ самыя дружескія отношенія. Маленькое розоватое существо оказывало мнѣ также странную благосклонность и начало также слѣдовать за мной. Между тѣмъ Человѣкъ-Обезьяна былъ мнѣ безконечно непріятенъ. Онъ домогался, чтобы я призналъ его себѣ подобнымъ въ виду его пяти пальцевъ ич какъ только видѣлъ меня, непрестанно болталъ глупѣйшій вздоръ. Одна вещь меня немного развлекала: его фантастическая склонность сочинять новыя слова. Эта склонность, вѣроятно, пристала изъ общаго всей обезьяной породѣ стремленія къ безчисленной болтовнѣ. Онъ называлъ это великими мыслями въ отличіе отъ ничтожныхъ мыслей, которыя касались предметовъ ежедневнаго обихода. Если случайно я дѣлалъ какія нибудь замѣчанія, которыхъ онъ не понималъ, онъ разсыпался въ похвалахъ, просилъ меня повторить ихъ, заучалъ наизусть и, коверкая при этомъ слоги, говорилъ ихъ всѣмъ своимъ товарищамъ. Я не помню ни одного случая чтобы онъ передавалъ ихъ просто и правильно. Словомъ, это было самое глупое созданіе. которое я когда-либо видѣлъ въ моей жизни. Онъ сочеталъ въ себѣ самымъ удивительнымъ образомъ глупость человѣка и обезьяны.